Ю. Герасимов - Черкасов
Когда фильм вышел на экраны, он вызвал к себе огромный интерес. Появились сотни рецензий — в центральной и периферийной печати, на всех языках союзных и автономных республик. За этим чувствовалась большая радость народа, вновь встретившегося со своим любимым артистом — Николаем Черкасовым.
«Мы по праву можем сказать, что это новое создание Черкасова, — писал в „Правде“ (1 февраля 1964 года) критик П. Марков. — Его выступление в кино совсем не повторяет спектакля». А. Анастасьев («Искусство кино», 1963, № 12) точно отметил важнейшую особенность черкасовской игры в фильме: «Он современен не только по своей идее, по жизненной позиции, но по душевному устройству, ритму мысли, складу речи, интонациям». В то же время режиссура, как справедливо писал критик, по сути дела, осталась в рамках фильма-спектакля. Но теперь па это не приходится особенно сетовать. Если с точки зрения чистоты жанра и был урон для киноискусства, то мы, по крайней мере, можем благодаря фильму все же судить и о последней крупной работе Черкасова.
Здоровье артиста заметно ухудшалось. После церемонии вручения Ленинской премии за исполнение роли Дронова в фильме «Все остается людям» Николай Черкасов, выйдя из Спасской башни Кремля, на небольшом пути до гостиницы «Москва», всего каких-нибудь 600 метров, пять раз останавливался передохнуть.
Его, бывало, спрашивали:
— Почему вы не идете на пенсию?
— Какая пенсия, помрешь ведь тогда, — отвечал он обычно. И по-прежнему работал много, увлеченно, не помышляя о покое.
В январе 1964 года Черкасов возглавлял ленинградскую делегацию на XI съезде Всероссийского театрального общества (ВТО). Ему выпала честь открыть съезд. Со сцены Малого театра он говорил о почетной и увлекательной задаче, стоящей перед деятелями сцены, перед всеми «творцами прекрасного»: «раскрыть смысл и содержание титанических процессов, какие повседневно свершаются у нас, воспеть все, что идет вперед к коммунизму, разоблачать все то, что тянет нас вспять».
Когда в 1948 году его выбирали председателем правления Ленинградского отделения ВТО, Черкасов, широко разведя руки и улыбаясь, сказал:
— Ну что же, товарищи, это у меня двадцать первая нагрузка. Буду работать.
И за восемнадцать лет бессменного руководства этой большой творческой организацией он сделал очень много полезного и доброго. Двери его кабинета были широко открыты для всех. Черкасов был прост и доброжелателен. Самые застенчивые и самолюбивые заходили к нему со своими нуждами. Он не забывал даже тех мелких просьб, которые выслушивал на лестнице, у подъезда. Работа, жилье, лечение, устройство детей и престарелых… Не было, кажется, такого бытового вопроса, которым бы Черкасову не приходилось заниматься. И в неослабевающем желании помогать людям он многого для них добивался.
Черкасовская отзывчивость была широко известна. Когда фильм «Все остается людям» пошел по экранам страны, актер стал получать огромное количество писем. Среди них были и прошения, адресованные «Депутату Балтики». Черкасов в то время уже не был депутатом, но поступавшие заявления пересылал в соответствующие инстанции с просьбой рассмотреть их и по возможности удовлетворить.
Особым вниманием Черкасова пользовался Дом ветеранов сцены. Его обитателям, из числа тех, кто получал небольшую пенсию, по инициативе Черкасова к праздникам вручали денежные пособия.
А открытие пионерлагеря в Сестрорецке, новогодние елки для детворы, казалось, не меньше радовали самого Черкасова. Его стараниями и хлопотами был отремонтирован и открыт на Невском проспекте Дворец работников искусств имени К.С. Станиславского, выстроен в центре города жилой кооперативный дом ВТО, а в курортной зоне Карельского перешейка (поселок Комарово) — большой благоустроенный Дом творчества имени Е.П. Корчагиной-Александровской.
Постоянной заботой Черкасова было и повышение идейно-творческого уровня ленинградских театров. На обсуждениях спектаклей, на творческих, теоретических и юбилейных конференциях и заседаниях, которые устраивало ВТО, Черкасов был оживлен, активен, выступал в прениях, а то и с докладом. Он анализировал состояние репертуара, театральной критики, режиссерского и актерского искусства, деятельность конкретных театров. Черкасов всегда старался установить тон полной откровенности, товарищеской критики, не взирающей на чины, звания и заслуги. Он был сторонником дискуссионных схваток и дружеской взаимопомощи.
Работа подрывала здоровье, но она же и поддерживала Черкасова. Работать — для него значило жить. Он был еще полон творческих планов, надеялся сыграть роль короля Лира, Каренина в фильме «Анна Каренина», в пьесе Эдуардо де Филиппо «Мэр района Санита», наметил написать книгу воспоминаний о Шаляпине и Эйзенштейне…
И все же в июне 1964 года Черкасов оказался на пенсии. Только что в Ленинградском Доме кино его чествовали в связи с присуждением ему Ленинской премии, и вдруг такой неожиданный поворот жизни… Защищая нескольких актеров Театра имени А.С. Пушкина от увольнения на пенсию, он в полемическом разговоре предложил сэкономить на нем. Неожиданно для артиста его заявлению был дан ход. Так содеялось ошибочное и недоброе дело. Это нанесло ему тяжелый, непоправимый удар. Потрясенный случившимся, он первое время целыми днями лежал, отвернувшись к стене.
С 1964 года Черкасов был вынужден ежегодно ложиться в больницу. Его лечили специалисты, светила медицины, и он прекрасно знал о своем состоянии здоровья. Человек мужественный, он не любил нытья. Дисциплинированный в творчестве, он так и не научился хранить себя в футляре, оберегать свою персону, жил широко, нерасчетливо. Мог выступить в какой-нибудь жилконторе, поехать на станцию Рощино в районный Дом культуры, чтобы оказать помощь самодеятельному драматическому кружку.
Ранней весной 1966 года ему пришлось опять лечь в больницу. Он с трудом дышал, пользовался кислородом, но все еще не сдавался болезни, порывался куда-то ехать, беспокоился об оставленных делах. Ведь он трудился с 16 лет, не знал лени. В мае Николай Константинович вернулся в Ленинград и нашел силы провести отчетно-выборную конференцию Ленинградского отделения ВТО. Выступил с творческим концертом перед телезрителями.
Раньше Черкасов говаривал: «Если первая половина жизни летит на самолете По-2, то вторая на Ту-104». Теперь жизнь пугающе замедляла ход. Поток ее как-то резко сужался. Николай Константинович стал мало выходить с дачного участка. Он садился на скамейку у крутого лесистого склона и смотрел на Финский залив. В сильный бинокль можно было рассмотреть лодки рыболовов, проходившие вдали корабли. В его гостеприимный дом по-прежнему приходили знакомые, артисты, отдыхавшие поблизости в Доме творчества ВТО, родственники.
