Куртис Кейт - Антуан де Сент-Экзюпери. Небесная птица с земной судьбой
– Так ты слышала обо всем?
– Слышала о чем?
– Об аварии.
– Нет. Какая авария?
– Я чуть не утонул.
И он предоставил ей яркое описание того ощущения покоя и умиротворенности, которое неожиданно окутывает человека после того, как тот наглотается воды. Подобно Гийоме, он преодолел свой момент искушения, когда казалось намного легче только позволить себе уйти. Но смутная светящаяся заплатка в другом конце фюзеляжа прорвалась к нему подобно звонку, и, выплюнув воду, он вздохнул так глубоко, насколько смог, и нырнул к своему спасению.
Его сестра Габриэлла приехала из Агея, и они подолгу виделись в следующие несколько дней. Но исключительно веселое Рождество, ожидавшее Антуана, теперь неизбежно омрачилось. Все их планы сорвались из-за аварии, и это повлияло даже на сочельник, который они с Консуэлой предполагали провести с Морисом Метерлинком и его женой в Болье. Вместо этого, Тонио и Консуэла неожиданно появились в Агее в вечерних нарядах около десяти вечера и очень неловко смотрелись во время полуночной мессы в деревенской часовне.
На сей раз авария оказалась слишком серьезной, чтобы остаться без последствий, и работа Сент-Экса в качестве летчика-испытателя резко прервалась. Вопрос о первоначально запланированном пребывании в Сент-Рафаэле на пару месяцев уже не стоял, и печальным Антуану и Консуэле пришлось возвращаться в Париж. Он снова остался без работы, и на сей раз с черной меткой в своей летной книжке.
Больше года прошло с тех пор, как Сент-Экзюпери ушел в продленный отпуск из «Аэропостали», и к тому времени (январь 1934 года) слившейся компании «Эр-Франс» было уже четыре месяца. Каждый раз, когда он возвращался в Париж, Жан Мермоз хлопотал за своего друга, но в ответ бюрократы, управляющие новым консорциумом, оставались безрезультатно пассивны. Сначала Сент-Эксу говорили, будто его обращение рассмотрят по завершении слияния компаний; теперь его проинформировали, что он мог бы быть принят, обратись он к ним вовремя, когда шло слияние. Бессмысленные, крайне нелогичные ответы, новые надуманные отговорки противоречили более ранним объяснениям, и Сент-Экзюпери понимал всю тщетность этого бега по замкнутому кругу, совсем как у К. в «Замке» Кафки (когда он позже прочел эту вещь, она нашла в его душе исключительный отзыв). Он сетовал на противоречивость отписок в письме, адресованном директору по эксплуатации «Эр-Франс» (когда-то в «Аэропостали» эту должность занимал Дора), в котором он указал, что своими статьями, книгами и лекциями он сделал больше, чем любой из его товарищей-пилотов, для популяризации их достижений и прославления их самих, но за это он получил единственную награду – его низвели до роли просителя, роли кандидата на право быть принятым в компанию, хотя авиалиния могла бы стать для него семьей.
«Пожалуйста, извините за озлобленный тон этого письма. И пожалуйста, простите мне мысль, что это вовсе не одно из тех отношений между служащим и работодателем, которое может регулировать обычный контракт; но часто на юге мои коллеги и я брали на себя риски, которые никакой контракт не мог предусмотреть и никакая оплата, на мой взгляд очевидно, не в состоянии возместить. И если никто не удивлялся, когда ему приходилось рисковать жизнью, независимо от контракта, лишь бы наша авиалиния могла выжить, то только потому, что авиалиния воспринималась нами немного нашим творением и до определенной степени нашей собственной…» И т. д.
С такими словами он мог бы обратиться к Дора, но слишком личное обращение не могло растопить лед в отношениях с новым руководством головного объединения, известного как «Эр-Франс». Кроме того, дата письма – 2 февраля 1934 года. Трудно было выбрать более неудачное время. Только двумя неделями ранее Эммануэль Шомье, директор отдела гражданской авиации министерства авиации, и Морис Ногес, назначенный управляющим «Аэропостали», погибли в авиационной катастрофе. Оба были друзьями Дора, а Шомье также стал другом Сент-Экзюпери.
Дело усложнялось тем, что кабинет, в котором Пьер Кот снова стал министром авиации, теперь оказался охваченным кризисом, раскачивающим республику до основания, в то время как на том берегу Рейна все более и более дерзкий рейх начинал напрягать мускулы. В марте 1933 года, после пожара рейхстага, Гитлеру предоставили высшие полномочия; в октябре Германия вышла из Лиги Наций и покинула конференцию по разоружению в Женеве; и в тщательно манипулируемых ноябрьских выборах 90 процентов избирателей бросает избирательные бюллетени за нацистов. Столь же пугающим, как все более и более механизированное единство тевтонского соседа, было ужасное отсутствие единства Франции. Париж в течение одной осени стал свидетелем краха двух правительств, в то время как правые и левые депутаты продолжали бесконечное перетягивание каната, дискутируя по безнадежно расчлененному бюджету; и это встревожившее зрелище парламентского бессилия было затемнено рядом скандалов, достигающих высшей точки в деле Стависки, в январе 1934 года, в которое оказалось вовлеченным правительство Камиллы Чаутемпс.
Сент-Экзюпери жил в Париже, когда кризис наконец вылился через край в начале февраля, и он должен был бы быть слеп и глух, чтобы не проявлять мучительного интереса к происходившему вокруг него. Так уж случилось, но его собственная судьба все более и более зависела от прихоти высокопоставленных бюрократов, в то время как его друг Жан Мермоз оказался к тому времени глубоко увязшим в политике. Тот тип динамизма, который проявлялся в Италии, не говоря уже о Германии, привлекал смелого пилота, являвшегося человеком действия («жилистый жесткий парень», указывал Каресс Кросби) в каждой своей клеточке. Приблизительно восемнадцатью месяцами ранее Мермоза пригласили в Рим посетить международную встречу, организованную Итало Бальбо, министром авиации Муссолини, для всех летчиков, кто, подобно ему, перелетел через Атлантику. Мермоз был в такой же степени увлечен кипучей энергией маршала, в какой сам произвел на него впечатление, и к моменту окончания празднования они стали хорошими друзьями. Министр авиации держал штат своих сотрудников в хорошей физической форме, настаивая, чтобы они поднимались в воздух, как и он сам, хотя бы несколько раз в год и занимались прыжками с парашютом. Мермоз посчитал, что именно такого министра авиации не помещало бы иметь все более и более теряющей волю Франции. Страна нуждалась во встряске и пробуждении, и подходящим человеком для подобной работы, так верилось Мермозу, мог стать живой и энергичный офицер, ладно скроенный, с обаятельной улыбкой, некий подполковник Ла Рок, когда-то служивший у маршала Фоша. Воинственный антикоммунист, Ла Рок был призван возглавить движение, называемое «Огненный крест», первоначально состоявшее из ветеранов Первой мировой войны, раненых и награжденных за героизм в боевых действиях. Впоследствии организация стала расширяться и принимать в свои ряды многих молодых приверженцев идеи, девушек, наравне с юношами, и имела местные отделения по всей Франции. Ее члены, слишком восторженно принимавшие все, что происходило в Италии, воспринимали «разумную» долю тоталитарной дисциплины в качестве единственного спасения от все более и более раздираемого противоречиями и коррумпированного режима.
