Вернер Герберт - Стальные гробы. Немецкие подводные лодки: секретные операции 1941-1945 гг.
Через час после того, как мы закрепили швартовы, их пришлось снова снять. «У-953» покинула Кильскую бухту и поспешила на восток под темнеющим вечерним небом. Когда рассеялся утренний туман, лодка вошла в устье реки Траве и вскоре после полудня притулилась к шаткому пирсу небольшой базы ВМС — Любек-Симе. Я не застал коменданта базы в его резиденции. Часовой сообщил, что он отправился завтракать и может вернуться только через несколько часов.
В небольшом жилом комплексе базы было безлюдно, похоже, им мало пользовались. «У-953» была единственной подлодкой, пришвартованной к пирсу. Мои подводники завтракали, сидя на ограждении мостика или прямо на палубе. Завтрак оказался скудным, но и за это мы были благодарны. В полдень мне сообщили, что комендант готов встретиться с нами. Мы собрались на небольшой площадке, и я представил команду довольно упитанному офицеру. Он что-то говорил мне о том, что выбрал это место для службы Отечеству в согласии со своими привычками и семейными обязанностями. Я с негодованием заметил, какую недовольную мину он скорчил на лице, когда инспектировал моих подводников, неопрятных и истощенных после долгого похода. Мы немедленно стали восстанавливать свои силы. Я отвел «У-953» в сухой док, где ее должны были переоснастить. Возвратившись в жилой комплекс, с удовлетворением обнаружил, что старпом позаботился о расселении команды по казармам. Мой чемодан был доставлен в угловую комнату, которая на некоторое время должна была стать моим домом. Я распаковал вещи, отправил часть одежды в стирку и чистку. Затем не без волнения я попытался связаться с родными. Однако телефонная связь с Дармштадтом бездействовала — и это через два месяца после воздушного налета. Я послал родным телеграмму с просьбой немедленно ответить.
Скоро выяснилось, что восстановление «У-953» займет восемь-десять недель. Эта новость, означавшая продолжительный отпуск для всей команды, была воспринята как большая милость подводниками, чье стремление побывать дома, разыскать родных и близких росло с тех пор, как мы прибыли в Норвегию. Поскольку родители не ответили на мою срочную телеграмму, я сам решил выехать как можно раньше домой. Уже собравшись в дорогу, получил из штаба сообщение о том, что у меня забирают главмеха и старпома. С большим сожалением я расстался с главмехом, опытным незаурядным инженером, и испытал еще большее разочарование, когда на его место мне прислали инертного главмеха с «У-415». Что еще хуже, на мою лодку получил назначение юный курсант, который вообще понятия не имел о подлодках. Поскольку предусматривалось, что он займет место старпома, я срочно повысил в должности своего подводника Цимера, хотя тому тоже недоставало опыта. Столь опасная перетряска командного состава лодки требовала решительных действий, но я решил ничего не предпринимать до своего возвращения.
В холодный туманный день в начале ноября я отправился из Любека в Дармштадт через Берлин. Поезд был набит пассажирами с сильным прибалтийским акцентом. Это были беженцы, спасавшиеся от наступавших русских войск. В основном среди них преобладали женщины, дети, старики, одетые в старую поношенную одежду и тащившие с собой жалкий скарб. Дрожа от холода, они стояли рядом со своими ящиками, узлами, саквояжами. Из купе в купе распространялись тревожные новости и слухи. Восточный фронт быстро двигался на запад, над Кенигсбергом нависла смертельная опасность. И почти так же быстро двигался на восток Западный фронт.
Стоя в проходе вагона и погрузившись в невеселые размышления, я глядел в окно. В ногах лежал чемодан с подарками для родителей и Труди. За окном мелькал безрадостный серый пейзаж. Со временем виды монотонных северногерманских равнин все чаще сменялись развалинами с почерневшими стенами, воронками, грудами обломков и полуразрушенных дымовых труб. Затем появились руины разрушенных городских кварталов. Мы прибыли в Берлин.
Повсюду откуда-то бежали люди. Вокзал был забит тысячами пассажиров. Женщины, одетые в форму Красного Креста, раздавали еду и какую-то черную бурду, которую они называли кофе. Худенькие юные пехотинцы с тяжелой ношей из ружей и вещмешков, в потертой залатанной форме тащились по вокзалу, как старики. Я протиснулся с багажом сквозь плотную толпу людей на платформе и направился к Ангальтскому вокзалу. Поездка в метро избавила меня от переживаний по поводу обширных разрушений в городе, однако и под землей я видел порушенные судьбы людей. В метро обитали тысячи бездомных, изможденных женщин и детей, сбитых с толку солдат, торопившихся в разоренные дома или на разваливавшийся фронт. Их лица были отмечены печатью нужды, голода, бессонницы, безразличия и отрешенности.
Наступила ночь, когда затемненный поезд оставил позади разоренный Берлин и под пронзительный гудок устремился на юг, лязгая колесами. В поезде я как мог убивал время. Курил, думал и мечтал. По моим подсчетам, я должен был быть дома — если не в Дармштадте, то на фабрике своего отца — в полдень следующего дня при условии, что не случится никаких неожиданностей.
Час ночи. Место в купе напротив заняла девушка в форме люфтваффе и стала проявлять ко мне более чем поверхностный интерес. Чтобы избавиться от ее навязчивого любопытства, я вышел в коридор и закурил сигарету. Однако через несколько секунд девушка последовала за мной.
— Вы не брат Труди? — спросила она неуверенным голосом.
Нехотя я ответил:
— Нет, девушка, вы, должно быть, ошиблись.
— Простите, — извинилась она, — но вы очень похожи на него. Понимаете, она моя подруга, брат ее служит во флоте, сходство поразительное.
После этого я сдался:
— Ладно, признаюсь, я брат Труди. А вы кто? Она улыбнулась, память ее не подвела.
— Вы меня не узнаете? Я Клара Эхингер, одноклассница Труди. Может быть, самая близкая ее подруга.
Нет, я не узнал эту девушку. Ведь она была тогда еще маленькой девочкой, а я уже пятнадцатилетним юнцом. С тех пор прошло десять лет — целая жизнь. Теперь, когда она была рядом, я был рад возможности скоротать время поездки приятными воспоминаниями о счастливой юности. Мы говорили о школьных годах и обсуждали давно забытые эпизоды. Она действительно была ближайшей подругой моей сестры, когда мы жили около озера Констанца. Клара сказала, что ей всегда нравились мои родители, а большая статья о них в местной газете написана великолепно.
Внезапно спазмы сжали мне горло.
— О какой статье вы говорите?
Ее глаза расширились, а рот перекосило от ужаса.
