Екатерина Глаголева - Вашингтон
— Полковник Гамильтон, — сказал он раздраженным тоном, — вы продержали меня на лестнице целых десять минут. Должен заметить вам, сэр, что вы относитесь ко мне без уважения.
— Я так не думаю, сэр, — возразил Гамильтон, — но раз вы сочли нужным мне это сказать, расстанемся.
— Очень хорошо, если вам угодно.
Две минуты прошли в молчании. Вероятно, Вашингтон ожидал, что подчиненный извинится и всё пойдет по-прежнему, но этого не произошло.
Час спустя он сам послал к Гамильтону Тенча Тилгмана, чтобы тот передал его извинения и пригласил для спокойного разговора, должного загладить досадное происшествие. Гамильтон попросил сказать, что его решение бесповоротно и разговор ни к чему не приведет. Чтобы лишить Вашингтона возможного ходатая в лице своего тестя, он написал Филипу Скайлеру, сообщив о разрыве и выставив Вашингтона капризным начальником-самодуром, срывающим раздражение на подчиненных и не приемлющим никакой критики. Своему приятелю Джеймсу Мак Генри Гамильтон хвастливо сказал, что в кои-то веки Вашингтон поплатится за сварливый характер. Впрочем, он согласился исполнять свои обязанности, пока «шеф» не подыщет ему замену.
Потеря Гамильтона была для главнокомандующего существенной, но не настолько, как потеря Виргинии. Тогда же, в феврале, он отправил туда экспедиционный корпус под командованием Лафайета, чтобы дать отпор британцам. Если вдруг удастся захватить Арнольда, пристрелите его на месте, велел он, теперь не до церемоний. Но предателю вновь удалось уйти.
Переговоры с французами в Ньюпорте не сильно продвинули вперед союзнические отношения. В расстроенных чувствах Вашингтон вернулся в Нью-Виндзор и обнаружил письмо, какого никак не ожидал. Спикер виргинского Законодательного собрания Бенджамин Гаррисон извещал его о том, что его мать Мэри Болл подала прошение о назначении ей пенсии, поскольку она находится без средств к существованию из-за огромных налогов, которые вынуждена платить. «Я взял на себя смелость не дать хода этой просьбе, предполагая, что она будет Вам неприятна. Не сомневаюсь, что собрание охотно ее удовлетворит, Вы только скажите, делать нам это или нет», — писал Гаррисон.
Вашингтон решил, что его мать окончательно выжила из ума: обращаться с такой просьбой к законодателям, ставя его в дурацкое положение, и не написать ему самому! Правда, он и сам не послал ей ни строчки с начала войны, но он же перед отъездом принял все необходимые меры, чтобы ее обеспечить! И потом, она же там не одна, рядом Бетти с мужем! Вашингтон написал Гаррисону длинное письмо, изложив всю историю своих мучений. Он купил матери дом с садом во Фредериксберге и велел своему управляющему помогать ей деньгами в его отсутствие. Он согласился платить ей ренту за ее собственное поместье, которое, кстати, приносило вполовину меньше денег, чем он отправлял. Он даже продал рабов, чтобы уплатить огромные налоги на собственность. За всю войну он не получал от нее никаких жалоб и был в полной уверенности, что она ни в чем не нуждается! Он просил собрание не предпринимать никаких шагов по поводу пенсии, пообещав уладить дело самостоятельно.
Гамильтон, оставивший ставку главнокомандующего в апреле, просил держать их размолвку в секрете, и Вашингтон оставался верен данному слову, однако совершенно неожиданно узнал, что сам его бывший подчиненный уже разболтал обо всём приятелям — разумеется, изложив свою версию событий. Конечно, это было неприятно, но Вашингтон, не раз сталкивавшийся с изменой и коварством, отнесся к инциденту более спокойно, чем можно было ожидать. Требовалось срочно найти Гамильтону замену, а пока даже Марту привлекли к делу, заставив переписывать набело письма. Сознавая без всякого тщеславия, что уже вошел в историю, Вашингтон очень трепетно относился к своей военной переписке и попросил Конгресс нанять секретарей, чтобы снять копии с этих ценных бумаг — однообразным, красивым почерком, на хорошей бумаге. Эту работу доверили Ричарду Вэрику, бывшему адъютанту Арнольда, который руководил командой из шести писарей. Педантичный Вашингтон дал ему подробные инструкции по поводу ширины полей и расстояния между строчками. Переписчики работали больше двух лет по восемь часов в день.
Тем временем лорд Корнуоллис горел желанием отомстить за январское поражение Тарлтона. Случай представился 15 марта в Северной Каролине. Грин, командовавший милиционными силами, велел своим людям отступить, но лишь после упорного и ожесточенного боя, какого Корнуоллис «не видал с тех пор, как Бог его сотворил». Отчаянно пытаясь вырвать победу, британский генерал даже приказал стрелять картечью в самый разгар рукопашной, положив много своих людей. Его победа оказалась пирровой: он потерял четверть личного состава. В апреле Корнуоллис решил отвести свои измученные войска в Виргинию на соединение с Арнольдом.
Гамильтон теперь осаждал Вашингтона, требуя у него какого-нибудь командного поста, но Вашингтон терпеливо объяснял, что не может его назначить в обход других офицеров.
Между тем британцы и местные тори свирепствовали в Виргинии, предавая огню фермы и табачные склады. Томас Джефферсон призывал Вашингтона стать спасителем родной провинции, явившись туда со всей армией, но главнокомандующий не мог на это решиться: как сможет его голодное и оборванное войско совершить ранней весной переход в несколько сотен миль? И потом, он не терял надежды уговорить французов на совместную операцию по захвату Нью-Йорка.
Разумеется, все его мысли были там, в Маунт-Верноне. Еще в конце марта, в очередном письме Лунду Вашингтону, он интересовался тем, сколько ягнят народилось, сколько ожидается жеребят, построена ли уже крытая галерея, ведущая от главного дома к флигелям, починили ли пол на веранде. Едва Лунд получил это письмо, как британский шлюп «Савадж» встал на якорь в Потомаке напротив плантации. Капитан Томас Грейвз сжег все дома на мэрилендской стороне реки, чтобы обитатели виргинского берега стали посговорчивее. После этого он отправил команду в Маунт-Вернон, потребовав огромное количество продовольствия и предложив убежище рабам. 17 рабов — 14 мужчин и три женщины — взошли на корабль, обретя свободу.
Лунд Вашингтон оказался в сложном положении. Он прекрасно знал, что хозяин не похвалит его за сотрудничество с врагом, но что было делать? Он поднялся на «Савадж», в знак мирных намерений принеся с собой немного провизии, и после переговоров согласился прислать овец, свиней и кое-что еще, чтобы сохранить усадьбу, а возможно, и вернуть сбежавших рабов.
Слух об этом облетел всю округу и дошел до Лафайета. «Такой поступок джентльмена, который в определенной мере представляет Вас в Вашем доме, наверняка произведет дурное впечатление, сильно разнясь с мужеством некоторых соседей, которые пошли на сожжение своих домов», — возмущенно доносил он Вашингтону. Как и следовало ожидать, Вашингтон пришел в ярость и дал суровую отповедь своему управляющему, опустившемуся до общения с «кучкой воров и мерзавцев». Уж лучше бы они сожгли дом и разорили плантацию, он к этому готов. Он приказал Лунду немедленно вывезти из поместья все ценные вещи.
