Федор Углов - Под белой мантией
— Что делать, Фёдор Григорьевич, чтобы всё то, что вы узнали, стало бы достоянием всех врачей? — спрашивал Сергей Александрович.
— Многое из того, что я привёз, я постараюсь распространить через оргмедотдел в нашем преломлении. А всё то, что нам удалось узнать из литературы и путём личного контакта, я постараюсь изложить в книге о хронической пневмонии, над которой я эти годы работаю.
— Вы это очень правильно делаете. То, что будет вами написано, станет достоянием врачей, а следовательно, пойдёт на пользу народу. Обязательно пишите и скорее издавайте.
Спустя несколько дней Сергей Александрович спросил меня: «Как дела?»
Я сказал, что получил от американцев приглашение принять участие в работе конгресса и выступить с докладом с освещением своих работ. Они официально объявили, что все расходы по поездке и пребывании в Америке берут на себя. Я послал в наше Министерство это приглашение и своё заявление с просьбой предоставить мне командировку за счёт американцев. Долгое время мне ничего не отвечали или же я получал стандартный ответ:
«Вопрос ещё не рассматривался». Затем пришёл ответ, что поезда в Америку не разрешают, так как такая поездка у них не запланирована,
Сергей Александрович заботливо спросил:
— Не очень ли вы расстроились оттого, что вас не пустили в Америку?
— Нет, — отвечал я, — в Америке я был не раз и большого желания ехать опять у меня нет. Но я отлично понимаю, что это редкий случай, когда американцы приглашают русского учёного на таких условиях. И поездка моя имела бы большое значение для престижа русской науки. Ведь американцы не такой народ, чтобы выбрасывать деньги. Но, может быть, пошлют кого-нибудь другого? Мне всё равно: лишь бы дело не стояло.
— Да, верно, — сказал Борзенко, — мы люди не тщеславные, лишь бы делалось дело.
И он рассказал мне эпизод из военной истории.
Адмиралу Ушакову надо было провести какое-то мероприятие, важное для государства и народа. Но он знал, что высшие чиновники, если он сам предложит, завалят его предложение. Тогда он обратился к Потёмкину, чтобы тот от своего имени сделал предложение. Потемкин удивился: «Какой же тебе интерес, если я сделаю это предложение? Ведь вся слава достанется мне». — «Это не важно, — сказал Ушаков. — Важно, чтобы это было проведено в жизнь и принесло славу любезному отечеству, а потомки разберутся».
Много раз я бывал за границей, в том числе в странах американского континента. Случалось, приезжал в пору потепления политической атмосферы, а бывало, приезжал в страну, с которой отношения у нас натянутые, — и всё равно простые люди, коллеги учёные встречали советских посланцев с неизменным радушием. Не берусь говорить за всех, но нас, советских медиков, всегда и везде принимали дружески и сердечно. По крайней мере, так случалось со мной.
Я и сейчас время от времени выезжаю в заграничные командировки, но особенно часто ездил в конце шестидесятых — начале семидесятых годов. Я видел, как велик авторитет Советского Союз в глазах людей всего мира, каким доверием пользуются наши учёные у зарубежных коллег. Заметил я одну любопытную особенность: ни с кем так доверительно не говорят, никому не верят с такой искренностью, как нам, врачам из Страны Советов. Разумеется, я имею в виду прогрессивных учёных.
Авторитет института укреплялся. Ещё только шли разговоры о международном центре, а с нами искали общения очень многие учёные, в нашем мнении нуждались. Посыпались приглашения на разного рода совещания, конгрессы, симпозиумы.
Когда профессор Мейер был в Ленинграде, он завёл речь о созыве европейского совещания специалистов по заболеваниям органов грудной клетки. Подчёркивал, что без России оно не будет иметь должного веса.
Вскоре Мейера избрали президентом Первого европейского конгресса. Он прислал мне письмо:
«Дорогой профессор Углов! Вы, несомненно, знаете о международном обществе американских торакальных хирургов, в работе которого вы принимали участие в Вашингтоне. С того времени это общество стало менее «американским» и именуется Международной академией по грудной хирургии с местными подразделениями. Одно из них относится к Европе.
Первое собрание европейского подразделения состоится в Ницце…»
Через несколько месяцев после этого приглашения — вызов из Лимы. В столице Перу намечался XIX конгресс Международного колледжа хирургов. Мне хотели присвоить титул почётного члена данного сообщества. В повестку дня заранее был включен мой доклад «Реанимационные мероприятия при астматическом состоянии». Наша методика, которую я уже описывал, тогда не была отражена в литературе, но являлась большим достижением отечественной науки и потому интересовала зарубежных учёных.
Ждали меня к себе и в Японии. Профессор Чузо Нагаиши из Киото тоже был гостем нашего института. Он — крупный специалист по торакальной хирургии и пульмонологии. Нам было о чём поговорить; он высоко оценил научные изыскания коллектива и, уезжая, настойчиво приглашал для обоюдной пользы посетить Японию. Довольно быстро я получил его монографию на английском языке о детальной структуре лёгкого с просьбой написать к ней предисловие. Работа оригинальная, интересная, и я с удовольствием представил её читателю. Изданную книгу с моим предисловием и дарственной надписью Нагаиши я храню в своей библиотеке. В дальнейшем переписка наша продолжалась, как и возобновлялись предложения приехать в Японию. Пожалуй, самым привлекательным было бы участие в собрании Японского общества по борьбе с раком лёгких в Осаке, где я мог бы выступить с лекцией на эту тему.
Но как разорваться между всеми делами? Поспеть почти одновременно в разные страны разных континентов? И что выбрать? Может быть, Нидерланды? Ведь на конгресс в Амстердам меня тоже пригласили… Как ни жаль, от многих поездок я вынужден был отказаться, справедливо ссылаясь на занятость.
По неизвестным мне причинам перестал писать директор ВОЗ доктор Ямомото. Вопрос о создании у нас всемирного центра пульмонологии больше не поднимался. А вскоре и я ушёл с должности директора института.
Я рассказал здесь, разумеется, далеко не обо всех международных контактах, которые выпали на мою долю. Особенно участились зарубежные поездки в конце 60-х — начале 70-х годов И всюду я старался оправдать высокое звание русского учёного. Видел, как велик авторитет Советского Союза в глазах простых людей, с каким доверием относятся к нам иностранные коллеги. Чем выше поднимался авторитет Института пульмонологии, тем больше нас посещали учёные различных стран и континентов. Одновременно всё чаще и настойчивее приглашали меня на международные конгрессы и симпозиумы. Однако, со второй половины шестидесятых годов, Министерство здравоохранения под разными предлогами старалось не пускать меня за рубеж.
