Михаил Казовский - Лермонтов и его женщины: украинка, черкешенка, шведка…
Чтобы вышибить клин, нужен был другой клин. Неужели – это Орбелиани? И зовут Марией, как его мама́. И такая нежная, приятная, точно фея. Губки сладкие. Миндалем пахнут…
Нет, определенно можно попробовать жениться. Возвратиться с Кавказа с таким трофеем. То-то разговоры пойдут по салонам в Москве и в Петербурге! Лермонтов женился на грузинской княжне! Точно Грибоедов. Да, не ожидали! А на вид такой замухрышка…
Бабушка, конечно, вначале расстроится: ей кого ни приведи в жены внука, ни одной не будет довольна. Но потом остынет и успокоится. Примет Машу-Майко как родную. Бабушка – она добрая, хоть на вид и строгая. При желании из нее можно вить веревки.
Надо будет сразу выйти в отставку и заняться литературой. Наконец собрать книжку стихотворений – ведь Краевский давно пеняет, что не составляю. И продолжить хлопоты в отношении «Маскерада». А потом – открыть собственный журнал. И засесть за толстый роман. Имя герою уже придумано – Григорий Александрович Печорин. Кое-кто усмотрит параллели с Онегиным (две реки: Онега – Печора), ну и пусть. Ведь они действительно в чем-то схожи. Мой Онегин – офицер на Кавказе. Попадает в разные переделки, но не столько военные, сколько житейские. И описывает их чрезвычайно иронично.
Лермонтов поднялся, спросил сам себя: стало быть, женюсь? Затем устало провел рукой по лицу: завтра, все решу завтра. А сегодня – спать. Надо выспаться, чтобы принять верное решение.
Поплутав по аллеям, он вышел к дому и наткнулся на сторожа-грузина, обходившего с фонарем владения князя. Оба испугались. Осветив лицо незнакомца, сторож улыбнулся:
– Вы, русский офицер, гость хозяев, да? А зачем ходить в темноте, ночью надо спать.
– Вышел прогуляться, подышать свежим воздухом. И слегка заблудился.
– Заблудился – нехорошо. Я иду провожать, дверь открыть, да?
– Сделай одолжение, дорогой.
У себя в комнате он бросился на кровать и блаженно вытянулся. Ночью надо спать. Все решения будут завтра…
5
К завтраку Лермонтов спустился около восьми. Был во всей красе: в свежей сорочке, которую заботливо положил ему в саквояж Андрей Иванович вместе с чистыми носовыми платками и бритвенным прибором, в вычищенном мундире (чистил сам, найденной в гардеробе щеткой) и надраенных до блеска сапогах (чистил слуга Чавчавадзе – корнет выставил обувь в коридор), выбритый, сбрызнутый одеколоном. Увидел на балконе Давида, подошел поздороваться. После рукопожатий тот предложил покурить. Сели в мягкие плетеные кресла.
– Хорошо ли спалось, Мае?
– Великолепно. Как говорится, без задних ног.
– Видно, неплохо надышался ночным воздухом.
Лермонтов смутился.
– Сторож, мерзавец, доложил уже?
– Отчего же мерзавец? Это его работа. Сообщать обо всем, что заметил при обходе.
– Я вначале не мог уснуть и решил было прогуляться. Видишь – помогло.
– А зачем вылез из окна? И кусты помял? Проще – в двери.
– Побоялся кого-нибудь разбудить.
– Ну-ну. – Давид пыхнул трубкой. – А может быть, ходил на свидание в парк?
Михаил изобразил удивление.
– Господи, о чем ты?! Да с кем – свидание? У меня вчера и времени не было с кем-то уговориться.
Молодой Чавчавадзе невозмутимо курил. Затем сказал таким же невозмутимым голосом, глядя куда-то в сторону:
– Говорю по-дружески: с дамским полом в моем доме не шути. Здесь не то что в России. Наши законы намного суровее.
– Ты мне угрожаешь, Дато? – усмехнулся Лермонтов.
– Я предупреждаю. Сестры и Майко под моей и отца защитой. Никаких двусмысленностей не потерпим.
Михаил раздраженно засопел и какое-то время курил молча. Но потом спросил уже без нервозности:
– Ну а коли я сделаю предложение?
У Давида на лице отразилось недоумение.
– Да кому, позволю себе спросить? Нина дала обет и ни с кем не хочет связывать себя узами нового брака. У Екатерины жених – князь Дадиани. Правда, помолвка их еще не оформлена, но, я думаю, это дело времени.
– А Майко?
– Майко?.. – собеседник выдохнул дым. – О Майко забудь. Потому что она моя.
– То есть как – твоя?
– Я имею на нее виды.
– Любишь?
– Да, люблю. Состоял в переписке, будучи в Петербурге.
– А она к тебе расположена?
– Отвечала на письма с нежностью.
Трубка Михаила погасла, он зачиркал кресалом, высекая искры. Снова раскурил и затянувшись, спросил:
– Ну а коль она предпочтет другого?
Чавчавадзе ответил просто:
– Я его убью.
– На дуэли?
– Это уже неважно. Главное – убью. Потому что Майко за другим не быть.
Лермонтов, нахохлившись, сидел, как замерзший голубь. Мрачно бросил:
– Мне твои пассажи, Дато, удивительны. Все-таки у нас девятнадцатый век, и считается, что свободным женщинам можно делать выбор самим.
Однокашник слегка поморщился.
– Здесь Кавказ, и законы иные. На Кавказе все решает мужчина. – Он постучал по пепельнице, вытряхивая догоревший табак. – Словом, не сердись, дорогой Мае, я обидеть гостя не вправе и действительно рад тебя видеть после долгой разлуки, но считаю своим долгом честно предостеречь, по-дружески. На Кавказе свои порядки. Мы, живя в России, уважаем и соблюдаем ваши порядки. Ну а вы у нас соблюдайте наши. И тогда не возникнет поводов для ссор.
– Я благодарю тебя за науку, – мирно проговорил Лермонтов.
– Карги! Хорошо! – И Давид слегка похлопал его по предплечью.
Вскоре спустились дамы: первой шла Саломея, за ней дочери. Гостя проводили к столу. Все сели, ожидая хозяина. Улыбнувшись, Екатерина спросила:
– Как вам спалось, Мишель?
– Превосходно, Като, спасибо.
– На дворе нынче пасмурно, но, надеюсь, дождик не помешает вашей конной прогулке с папа́.
– Я тоже надеюсь.
Наконец появился князь. Слуги начали подавать блюда.
– А Майко не выйдет? – обратился к жене Александр Гарсеванович.
– Нет, Марии с утра нездоровится. Мы ей подадим в комнату.
– Сильно нездоровится?
– Ничего серьезного, – с некоторой насмешкой ответила Саломея, бросив взгляд на гостя. – С молодыми девушками это бывает.
Разговор перешел на другие темы. Лермонтову вдруг захотелось уехать, покинуть этот с виду гостеприимный, но на самом деле совершенно чужой, в чем-то даже враждебный дом, с его удивительными законами и неясными отношениями. Еще эта конная прогулка с хозяином! Может, отказаться? Нет, нельзя, обидится. Надо терпеть.
Кофе пили на балконе. Александр Гарсеванович, посмотрев на небо, произнес:
– Тучи вроде бы начали редеть, небо проясняется. Вы не против прогулки, Михаил Юрьевич?
– Я в предвкушении.
– Ты поедешь с нами, Дато?
– Нет, мерси, у меня дела в Караагаче.
– Ну как хочешь.
Конюх вывел под уздцы лошадей. Всадники помахали женщинам, провожавшим их, стоя на балконе, и неторопливо двинулись по аллее. Чавчавадзе заговорил:
