Генрих Гофман - Самолет подбит над целью
- Родненький мой! - Она обняла его. - Наконец-то хоть одного увидела! Как там наши? Скоро ли придут? Георгий понял, что здесь его не выдадут.
- Скоро, скоро придут, - ответил он взволнованно. - До этих мест километров восемьдесят осталось. Через недельку будут здесь.
- Пузанок! Ты пока сваливай с саней, а как хозяин покажется, сюда подавать будешь, - негромко сказала Надежда Ивановна.
- Каким ветром вас к нам занесло? - снова обратилась она к летчику.
- Сегодня утром подбили. Сел на вынужденную. Карлов коротко рассказал, кто он такой и как очутился здесь.
- Мне бы вот одежду гражданскую раздобыть. Дня за три добрался бы до своих.
- Что-нибудь придумаем. - Женщина смотрела на Карлова выплаканными глазами. Георгий долго не мог оторваться от ее взгляда.
- А вы сами-то откуда, Надежда Ивановна?
- Из Ленинграда. Муж погиб на фронте в самом начале войны. А меня, полуживую, зимой сорок второго года эвакуировали вместе с другими Дорогой жизни. Через Ладожское озеро... Сын у меня там погиб, Сашенька. - На минуту она замолчала. Задергались уголки губ. - Пять лет ему как раз перед этим исполнилось. Ехали мы на грузовой машине. Рассвело уже, мальчик дремал у меня на руках. Вдруг два "мессершмитта"... да так низко. Видели, наверное, что женщины с детьми едут, и все равно стали обстреливать нашу колонну. Первый раз обстреляли - пронесло мимо меня несчастье. А во второй раз... Прямо в голову... - Она зажала лицо руками.
- Разве это люди?..
Георгий стиснул кулаки, но острая боль в левой ладони напомнила о раненой руке. Он застонал сквозь зубы.
- Что с вами? - встревожилась женщина.
- Нет, ничего... Бить негодяев надо, а я вот сижу. Попал в такое дурацкое положение.
- Эй, Надежда Ивановна! Принимайте, - крикнул Пузанок, и над навесом взметнулась большая охапка сена.
- Хозяин идет, - шепотом сказала женщина. - Садитесь сюда в угол, я вас прикрою.
Георгий удивился, с какой легкостью подняла она большую кипу сена и перенесла ближе к нему.
- Натренировалась уже, - ответила Надежда Ивановна на недоумевающий взгляд летчика.
- Прошел в дом, - послышался снизу шепот. С помощью Георгия она перетаскала сено и устроила удобное убежище.
- Ну, располагайтесь поуютнее, а мы в дом пойдем.
- - А Пузанок не выдаст? - неожиданно спросил Карлов.
- Нет, что вы! Он сам несчастный.
- Почему же он назвал меня русским летчиком?
Надежда Ивановна смутилась.
- Это по привычке. Здесь почти все жители делят воюющие стороны на немцев и русских. К тому же русских здесь мало, в основном калмыки.
- А вы давно уже тут, Надежда Ивановна?
- Почти год... Когда убили Сашеньку, хотела немедленно идти на фронт. Желание мстить за мужа, за сына поддерживало меня в те ужасные минуты. А потом увидела девочку лет четырех. Два бойца пытались оторвать ее от убитой матери. Я не могла слышать эти крики, это детское отчаяние. И бросилась к девочке. Не помню, как уговорила маленькую. Но, почувствовав ласку, она обвила мою шею своими ручонками... С тех пор мы не расстаемся. У меня не хватило сил оставить ее и уйти на фронт. Нас с Лизой привезли сюда в эту станицу. Я сняла комнату у нашего хозяина. А через несколько месяцев пришли немцы.
- Скоро вы там? - негромко спросил Пузанок. На дворе заметно сгущались сумерки.
- Сейчас, сейчас! Попозже я коров поить приду, принесу вам поесть. Она сняла рукавицу и протянула Карлову свою маленькую, огрубевшую руку. На радостях, что вас встретила, забыла даже имя спросить.
- Георгий меня зовут, Георгий Сергеевич, - сказал он, с благодарностью пожимая ее руку.
Надежда Ивановна и Пузанок ушли. Было уже совсем темно. Георгий вынул начатую банку и доел сгущенное молоко. Захотелось пить. Он облизывал пересохшие губы и не знал, как утолить жажду.
Мороз заметно начал сдавать, но летчик и раньше его не чувствовал: шерстяной свитер, теплые унты и меховой комбинезон надежно согревали тело. Пить хотелось все сильнее, Георгий проделал в соломенной крыше небольшую дыру, достал немного снега и с жадностью принялся его сосать.
Понемногу глаза привыкли к темноте. Боль в раненой руке начала затихать, но зато разболелась голова. Над правым глазом будто тисками сдавило лоб.
Захотелось курить. Георгий полез в карман за кисетом. Табаку осталось совсем немного.
Карлов на ощупь свернул "козью ножку". Но закурить не решился: малейшая вспышка света могла выдать его. Он подержал губами незажженную самокрутку и бережно спрятал ее обратно в кисет.
"Теперь-то Семенюк и Архипов наверняка рассказали всем, что произошло вчера вечером, - подумал он. - Интересно, узнал ли об этом Емельянов? Если узнал - ругает меня на чем свет стоит".
Карлов не жалел о том, что полетел на задание с простреленной рукой. Рана не мешала пилотировать самолет. То, что его штурмовик оказался подбитым, было чистой случайностью.
Георгий попробовал представить себе рассерженного командира полка и не смог. "Емельянов поймет. Должен понять. А зато какой переполох устроили мы фашистам на Сальском аэродроме! Но где же Долаберидзе? Наверно, погиб парень. Ведь по радио никто о нем так и не доложил Бахтину. Да... Сразу два экипажа не вернулись. Тягостно сейчас в полку". Карлов вспомнил, как мрачнел командир, когда ему на подпись приносили извещение о гибели какого-нибудь летчика.
С ужасом представил себе Георгий, что и его жена получит такое извещение. Перед глазами всплыли дорогие образы: дети, заплаканное лицо жены, ее дрожащие руки с небольшим листочком бумаги, где в нескольких словах - огромное горе семьи.
"Нет, нет, - отогнал он эту мысль, - ведь друзья видели, как я вылез из самолета. Они найдут, как успокоить жену, объяснят, почему я перестал писать ей".
Глава пятая
Сержанты Семенюк и Архипов вернулись с аэродрома в общежитие.
Весь день они держались в стороне от летчиков и, как только с командного пункта взвилась красная ракета - сигнал отбоя, одни направились в станицу. Первыми пришли они в общежитие своей эскадрильи, не снимая комбинезонов, уселись за стол. Несколько минут в комнате было тихо. Казалось, каждый думал о своем, но когда Семенюк поднялся и, подойдя к нарам, достал баян Карлова, Архипов повернул голову в его сторону.
- Где-то теперь бредет твой хозяин? - задумчиво произнес Семенюк, разглядывая баян.
Архипов как будто ждал этого вопроса.
- Я говорил, не надо его, раненного, пускать на боевое задание. Тогда и не сбили бы нашего командира, - горячился он.
- А как это не пускать? Командиру полка, что ли, надо было доложить, по-твоему? - раздраженно спросил Семенюк.
- Да хоть бы и... доложить!
- Вздумал бы ты, Паша, такую глупость сделать, самый паршивый "мессер" был бы тебе другом, а не я!
