Михаил Бычваров - Петр Берон
Научные заслуги Берона отмечал также выдающийся болгарский ученый и общественный деятель, писатель Васил Друмев. В своей книге «Жизнеописание» он подчеркнул: «Мы пережили суровые годы, годы глубокого невежества, но вот что важно: при пробуждении и выходе на свет из мрака отсталости мы прилагаем усилия к тому, чтобы совершить нечто такое, что стало бы общим достоянием всех народов... У господина П. Берона много оригинальных произведений на французском языке, с помощью которых он обогатил современную науку, преодолел устаревшие представления о происхождении мира и законов природы, о проявлении этих законов и на их место поставил свою, совершенно оригинальную систему» (31, 234).
Ярким свидетельством уважения болгарской интеллигенции к Петру Берону являются статьи, появившиеся в различных газетах после ошибочного сообщения о его смерти. Некрологи были напечатаны в «Македонии», «Народности», «Свободе», «Отечестве», «Турции». Так, в газете «Народность» в № 36 за 1868 г. ученого назвали «сверкающей звездой, которая сияла над чужим горизонтом и служила Западу как способная представительница порабощенной Болгарии». Трогательные слова были помещены в газете «Македония» в № 6 за 1868 г. Вероятнее всего, их написал видный болгарский просветитель, общественный деятель и писатель П. Р. Славейков. В некрологе, в частности, говорилось о том, что Берон «как ученый и писатель первым в болгарской литературе создал народный букварь, во всемирной литературе тоже был не из последних благодаря своим неподражаемым филологическим и астрономическим сочинениям, единственным в своем роде по проницательности и глубине суждений. Никто другой не смог учением так возвысить болгарский дух».
Спустя несколько лет после трагической смерти Берона председатель Болгарского центрального революционного комитета, выдающийся писатель и общественный деятель Любен Каравелов с чувством глубокой патриотической гордости заявил: «Наука потеряла в твоем лице одного из тех редких людей, у которых хватило дерзости приподнять занавес, за которым скрываются тайны природы. Твое стремление проникнуть в те области, куда редко проникает человеческий разум, было прервано, но сделанные тобою открытия вызывают восхищение всего ученого мира» (33, 280).
Приведенные высказывания о Бероне показывают, что он был связующим звеном между европейской и молодой возрождающейся болгарской культурой и наукой середины XIX столетия. Его научные достижения явились импульсом и для других мыслителей болгарского возрождения, которые видели в его лице пример бескорыстной службы науке, доказательство неиссякаемых творческих возможностей порабощенного в то время болгарского народа.
Глубокую и содержательную оценку научной и просветительской деятельности Берона дал известный советский литературовед Г. Гачев. В своей книге «Ускоренное развитие культуры», написанной на материале болгарской литературы XIX в., он подвергает специальному анализу «феномен Берона» в истории болгарской культуры и европейской культуры вообще. Автор вводит особое понятие — «Беронов комплекс». Г. Гачев ставит и такую весьма сложную проблему: «Почему мы говорим только о букваре? Разве нет других, научных сочинений Берона? Каково их значение для болгарского духовного развития? Никакого (курсив наш.— Авт.). Не парадокс ли это?» (29, 128). В главе «Беронов комплекс» Г. Гачев снова возвращается к этому вопросу и после краткой характеристики основных произведений Берона и сущности его натурфилософской системы заявляет: «Какое значение эти научные труды П. Берона имели для тогдашнего болгарского духовного развития? Никакого (курсив наш.— Авт.). На родине Берона уважали и любили только как автора „Букваря с различными поучениями“, который играл там роль беллетристики и был любимым чтивом как детей, так и взрослых, из-за чего он и переиздавался много раз» (там же, 506), Далее Г. Гачев сравнивает историческую судьбу научных трудов Б. Франклина и П. Верона и подчеркивает, что произведения Франклина об электричестве в середине XVIII в. «явились вкладом в европейскую науку (курсив наш.— Авт.), но не в американскую» (там же). Это сравнение вызывает интерес и на первый взгляд кажется убедительным, но оно сделано в двух различных плоскостях и связывается с двумя различными социальными структурами. Г. Гачев отрицает значение Берона для духовного развития Болгарии, а Франклина — для американской науки, традиции которой, по его мнению, «едва лишь начали формироваться с середины XIX в.» (там же).
Действительно, научные труды Берона непосредственно не влияли на болгарскую возрожденческую интеллигенцию, на развитие науки, и в частности естествознания, ибо в Болгарии тогда еще не было условий для ее развития. В этом отношении Г. Гачев прав. Лишь немногие были в той или иной мере знакомы с научными трудами Петра Берона. Так, например, Васил хаджи Стояиов-Берон в своей книге «Логика», вышедшей в 1861 г., ссылается на бероновское учение о движении. И. Селиминский и И. Добровский также имели доступ к научным сочинениям Берона и изучали их. В своем письме к Берону 1 ноября 1856 г. из г. Котел болгарский просветитель И. Добровский сообщал, что многократно читал его произведения, которые доставили ему удовольствие. Кроме того, он писал, что подаренные ему автором книги на французском языке он отдал русским ученым. «Будучи в России,— сообщал Добровский, — я не мог не вручить эти книги тамошним профессорам; одну дал профессору Киевского университета по его просьбе, а вторую — другому профессору из университета в Петербурге» (26, 518). По поводу «Славянской философии» Добровский писал следующее: «Каким счастьем было бы для меня и, я уверен, для многих людей, если бы Вы сумели перевести ее на греческий язык или, если у Вас нет времени, поручили бы сделать это кому-нибудь другому. Если бы Вы издали также на греческом или хотя бы на французском языке еще и элементарную физику и химию по Вашей системе, поскольку Вы лучше, чем кто-либо другой, проще и понятнее можете изложить их и тем самым сделать их своеобразной подготовкой к изучению и пониманию остальных Ваших сочинений наиболее способными учениками школ, то тогда я осмелился бы изложить Вам свое мнение о том, что можно извлечь из них полезного для Болгарии» (там же).
Можно привести еще немало подобных высказываний, но мы согласны с Г. Гачевым в том, что научные труды Берона оказались в то время в стороне от основного русла распространения научных знаний в Болгарии и в этом смысле не имели почти никакого значения для развития болгарской науки. Однако мы решительно не можем согласиться с утверждением автора о том, что научное творчество Берона не оказало никакого влияния на духовное развитие Болгарии. Напротив, приведенные выше оценки деятельности Берона как ученого, а также другие многочисленные факты свидетельствуют о большом влиянии научных исследований мыслителя на общекультурный процесс, протекавший в середине и во второй половине XIX в. в Болгарии. По нашему мнению, это влияние выразилось по крайней мере в следующем.
