Гюг ле Ру - Гибель Византии
Разговаривая, они дошли до того места, где сад заканчивался набережной Буколеона и где привязанные к столбам норманны ожидали своей казни. Приблизившись к балюстраде, они услышали пение Дромунда.
Устремив глаза на заходящее солнце, он пел: «В изукрашенном алмазами покое, на роскошном брачном ложе Валькирия с возлюбленным своим горят в вечном пламени любви, излечивая поцелуями страдания…»
Ирина остановилась:
— Слушайте, — сказала она.
Между тем, Дромунд продолжал: «Их души слились воедино, как два луча в один свет, и взаимное чувство согревает больше их сердца, чем их молодые тела».
XIДень склонялся к вечеру. За высокими куполами большого дворца постепенно пряталось солнце; косые лучи его скользили по крышам Буколеона, золотили снасти бесчисленного множества судов, стоявших в водах Босфора, и тонули в его колеблющихся волнах.
Остановившись у балюстрады, Ирина стала любоваться морем.
Неподвижный в жаркие часы дня, Босфор терял свое спокойствие, вечерний ветерок давал волнам жизнь, которая, как казалось Ирине, пробуждалась и в ее душе.
Эту жизнь вызывал в ней голос полный веры и грусти, говоривший о чем-то постоянном, что не гаснет, как веселье и радость, переживает смерть и сливается с вечностью.
С горячим порывом, вырвавшимся, как вздох, из ее груди, она спросила:
— Кто это поет?
Наклонясь через балюстраду, Евдокия отвечала:
— Песня мужественна, и певец очень красив! Троил, мой друг, поди узнай у воина, который стоит на страже, за какое преступление выставлены эти два человека к позорному столбу.
Услужливый поклонник ловко сбежал по лестнице, рассчитывая произвести на Евдокию впечатление своей любезностью и элегантностью.
Все внимание Евдокии было поглощено, однако же, двумя воинами; она и не заметила, как энергично растолкал Троил толпу зевак, которая собралась вокруг осужденных. Как ребенок горела она нетерпением удовлетворить свое любопытство и крикнула с балкона Троилу:
— Кто же они такие?
— Норманны…
— Они украли?
— Убили.
— Их заклеймят за это?
— Им отрубят головы.
— Когда?
— Сегодня, после захода солнца.
Евдокия всплеснула руками и, обратись к подруге, сказала:
— О, Ирина, посмотрим на их казнь… Говорят, что они с удивительным мужеством подставляют головы под топор и что даже улыбка блуждает на их мертвых губах!
— Несчастные! — прошептала Ирина, — они умрут так далеко от родного края. Пойдем, скажем им несколько ласковых слов.
Она первая спустилась с лестницы и направилась к тому, чей голос еще звучал в ее душе. Она шла прямо к Дромунду, так же легко и свободно и почти так же бессознательно, как в сладком сне.
Подойдя поближе, она пристально на него посмотрела. Вся фигура его и лицо выражали полное спокойствие. Могучие руки были сложены на груди, сдерживая ее дыхание, как берега сдерживают бурные волны. В глазах, светлых как скандинавское море и устремленных вдаль, сквозили видения рая.
Ирина увидала в этой ясной лазури отражение незнакомого неба и сказала:
— Я полюбила твой голос и твое благородное мужество… Скажи мне, как твое имя?
— Дромунд.
— Сегодня ты должен умереть?
— Я это знаю, что же из этого!
— Ты ни о чем разве не сожалеешь на этом свете?
— Да, ни о чем.
— И тебя никто не будет жалеть?
— Никто.
— Ни одна женщина не поцелует твою голову, отделенную от тела?
— Звери меня растерзают, — ответил Дромунд. И он засмеялся, представив, как в лунную ночь собаки будут делить его труп.
Не все ли ему равно, возьмут ли тело его на ремни для бичей, или разорвет свора царских собак, матрос ли из Буколеона выбросит в море, или же азиатский маг проткнет его сердце для своих заклинаний? Чем больше будет на нем крови и ран, тем с большим почетом и любовью будет он принят в Вальгалле.
Ирине стало тяжело от его равнодушия и она заплакала:
— Никто не оскорбит твоих кровавых останков… О Дромунд, я их выкуплю слезами…
Она так волновалась, как будто этот человек был ей брат или возлюбленный, проживший с ней всю жизнь. Любовь, которая зародилась в ней у порога смерти, имела уже свое прошлое, свои воспоминания. В этой любви уже были и заря счастья, и надежды, и пережитые бури чувства, и восторги обладания, и все страдания, которыми судьба, законы, ревность и людская ненависть омрачают сладкие минуты, переживаемые на земле влюбленными в объятиях друг друга.
И вот теперь она стояла перед ним, протягивая руки, и умоляла сохранить воспоминание о ней, остающейся такой одинокой на земле, тогда как он идет к райским видениям.
Дромунд оставался все так же неподвижен, хотя выражение лица его совершенно изменилось. Его глаза уже не равнодушно смотрели на Ирину.
Забыв место и время, обмениваясь простыми словами, они слышали музыку, звучавшую в их сердцах.
Сострадание и участие этой женщины не оскорбляло воина. Оно вливало в его душу неиспытанную радость, которая осветила его мужественные черты почти детски-счастливой улыбкой; потупив глаза и отдаваясь блаженству, которое должно было окончиться навсегда с наступлением ночи, он сказал:
— Радостно покидал я жизнь, чтоб занять за столом Одина место достойное героя, но ты предстала глазам моим — и теперь я встречаю смерть с сожалением расставаясь с тобой.
XIIОхваченная чувством любви, Ирина перестала замечать все окружающее, и это было так очевидно для посторонних глаз, что стало вызывать всеобщее внимание и насмешки.
— Ах, Боже мой! — воскликнул Троил, — теперь я не удивляюсь, что эти варвары похитили у стольких мужей их жен! Они так же хорошо работают языком, как и веслами. Им и копья не нужно, чтобы достать до сердца женщины. Что ты об этом думаешь, милая сестра?
Ирина и не почувствовала в его речах насмешки. Она отвечала ему словами, которые выливались прямо из души:
— Друзья мои, надо спасти этого человека от казни. Где судьи? — я пойду их умолять… Где палач? — я удержу его…
Евдокия и близнецы сначала стали смеяться над нею, но потом Агафий сказал:
— Не следует тебе так открыто себя компрометировать. Твои братья, Ирина, устроят это. Они не Дорого возьмут за это дельце с тебя.
Он обратился к воину, сторожившему приговоренных к казни.
— Послушай! Не знаешь ли ты средства избавить этого человека от смерти?
— Можно дать выкуп.
— А ты знаешь сумму выкупа?
— Двести золотых.
Агафий нахмурился. Фантазия сестры показалась ему слишком дорогой.
— Если вам угодно выкупить его, — добавил наемник, — то спешите. Его голова падет раньше, чем наступит ночь.
