Владимир Келер - Сергей Вавилов
Заканчивал Лебедев установлением связи между разобранными вопросами и темами работ, осуществляемых присутствовавшими здесь его учениками. Давал два-три практических совета. Спрашивал, что интересного идет на этой неделе в симфонических и филармонических собраниях. Кланялся и уходил.
Три или четыре десятка лебедевских учеников, прослушавших очередную лекцию по курсу «Новое в физике», не сразу покидали аудиторию. Некоторое время они еще что-то дописывали в свои тетрадки и односложно переспрашивали о чем-нибудь своих товарищей.
Со всей силой юношеской страсти потянулся Сергей Вавилов к Лебедеву и «лебедевцам». Но как попасть к ним, в их изумительный творческий коллектив? Ведь он, Вавилов, всего-навсего какой-то первокурсник. Затем у Петра Николаевича и так народу уже больше, чем надо: около тридцати, человек. Станет ли он связывать себя еще с одним, брать к себе нового человека, к тому же ничем пока себя не проявившего?
В конце концов Вавилов узнает, что первое затруднение не так уж непреодолимо. Лебедев и его старший помощник Петр Петрович Лазарев, оказывается, считают, что студентов надо приобщать к науке возможно раньше.
— Ребенка надо начинать воспитывать не позднее, как на втором году жизни, — говорит Лебедев, — студента же — учить на ученого не позже, чем на втором курсе.
Остается только одно затруднение. Преодолеть его, получить возможность сказать «Сезам, откройся!» в лабораторию великого физика в состоянии лишь тот, кто обладает определенным дарованием…
«Обладаю ли я физическим дарованием?» — думает начинающий студент.
Чтобы проверить себя в этом, Вавилов не выходит из огромного физического практикума Московского университета, занимающего весь четвертый этаж. Вавилов много и напряженно работает сам для себя, просто для того, чтобы выявить свои таланты, проэкзаменовать собственные способности.
Конечно, это не может остаться втуне. Постепенно сын человека, пришедшего в Москву из деревни с котомкой за плечами, чтобы учиться на певчего, начинает выделяться знаниями и способностями на отделении математических наук одной из самых крупных высших школ России.
В короткий срок Вавилов правильно решает некое рекордное число физических задач. Тем он приобретает для себя моральное право проситься в специальную лабораторию П. Н. Лебедева…
В это время выясняется еще одно приятное обстоятельство: к моменту окончания Вавиловым физического практикума в заветной лаборатории открывается два-три свободных места. Но вот беда: сам Лебедев не имеет ни времени, ни сил, чтобы заниматься с теми, кто может быть зачислен на эти места.
Все-таки все решается хорошо. Руководитель лаборатории поручает своему помощнику приват-доценту Лазареву взять несколько новичков к себе.
И вот второкурсник Вавилов — один из «лебедевцев». Совершается почти торжественный ритуал посвящения нового члена коллектива в славное сообщество. Вавилову вручают ключи: от входной двери, от своей комнаты, от мастерской и от библиотеки.
— Можете приходить работать в любое время, — говорит Петр Петрович, — хоть в час ночи. Постарайтесь поскорее познакомиться с тематикой, над которой работают ваши товарищи. Может быть, у вас когда-нибудь возникнут идеи, которые будут им полезны; также и у них могут возникнуть идеи, ценные для вас.
Месяц или два будете проходить предварительную практику в стеклодувной и механической мастерской, где вы должны научиться работать на токарном станке, паять и выполнять стеклодувные работы. Лакеев и помощников у вас не будет. Всю свою работу вам придется делать совершенно самостоятельно. Еще одно: не пропускайте наши еженедельные «коллоквиумы».
Как убедился затем вновь посвященный, «коллоквиумы» эти (мы назвали бы их семинарами) не носили учебного характера. Это были просто собеседования под руководством Петра Николаевича. Начинающие должны были подтягиваться до понимания докладов и дискуссий. Новичков учили спорить, отстаивать точку зрения, в правоте которой они были убеждены.
Порой после «коллоквиума» его участники, предводимые П. Н. Лебедевым, всей ватагой закатывались в какой-нибудь недорогой ресторан и там за кружкой пива продолжали неоконченные дискуссии.
Это был первый коллоквиум во всей России. И он пользовался доброй славой. Не случайно на него заявлялись порою и представители других специальностей: К. А. Тимирязев, Н. Н. Лузин, С. Н. Блажко, некоторые другие. Было очень полезно и потрясающе интересно.
Чтоб не упустить ничего наиболее примечательного в этих встречах Лебедева со своими учениками, необходимо сказать хотя бы два слова о заключительном «коллоквиуме» — в конце каждого учебного года.
На этот раз, перед началом лета, Петр Николаевич приходил в аудиторию с грудой фотоснимков. Некоторые были сделаны им самим — страстным альпинистом, — преимущественно в горах, другие — его товарищами по путешествиям. Выделялись снимки другого альпиниста, Ю. В. Вульфа, любителя стереоскопических фотографий.
Снимки тщательно разглядывали всей компанией с помощью демонстрационного фонаря и без оного. Затем присутствовавшие разрабатывали маршруты летних поездок каждого члена сообщества. Петр Николаевич Лебедев страстно ратовал за прогулки по горам и убеждал учеников заниматься в первую очередь этим видом спорта.
Счастливая была пора! Но счастье, увы, не вечно. На этот раз оно оказалось совсем коротким: не больше года…
Все началось с волнений.
Студенческие волнения временами возникали снова и снова, и тогдашний министр народного просвещения, крайне реакционный профессор Л. Кассо издал циркуляр, которым ректорам и проректорам вменялось в обязанность при наличии студенческих беспорядков вызывать в университет полицию. Президиум Московского университета признал это распоряжение министра незаконным, противоречащим принципу автономии высшей школы. В этом смысле президиум представил доклад Совету университета, и Совет одобрил доклад.
Как раз в критический момент вспыхнули новые большие беспорядки. Внешне они были связаны со смертью Льва Толстого. Студенты припомнили правительству и синоду все, что те сделали плохого великому русскому писателю.
Беспорядки охватили весь Московский университет, однако, вопреки распоряжению министра, президиум не вызвал для усмирения их полиции.
Кассо немедленно снял с постов ректора, проректора и помощника ректора. Тогда большинство членов Совета, санкционировавших «ослушание» своего президиума, выразило солидарность с потерпевшими и коллективно подало в отставку.
