Наталья Баранская - Странствие бездомных
Конечно, за этот век что-то в деревне изменилось, затронула ее цивилизация: вместо печи «по-черному» сложилась печь с трубой, появился даже газ; вместо лучины в поставце, затем свечи и керосиновой лампы, — зажглась «лампочка Ильича». Пришло в деревню и просвещение: школы, радио и телевидение, появились медпункты. Какое поле деятельности для просветителя! Обидно только, что просвещению никак не пробиться к людям — сначала оно было утеснено агитацией и пропагандой, а потом его начала вытеснять шоу-поп-чепуха. Да и просветителей почти не осталось — их вытеснили дельцы от культуры.
Наставники и воспитанники
Вернемся в Россию 1892 года, в старый дом в Петербурге, где собираются молодые народолюбцы — народники и марксисты, жаждущие просвещать простой народ и добиваться для него лучшей жизни.
В этом доме можно было не опасаться подслушивания — старушки были скромные. А если бы и услышали что случайно, то ничего бы не поняли. «Они были наивны как дети. Однажды на мою просьбу одолжить почтовую марку старшая сказала: „Да что вы, Любовь Николаевна, нешто мы пишем кому, за кого вы нас принимаете, избави нас Бог“».
Возобновилось знакомство с технологами. Вновь появился Кац, тоже привлекавшийся по «делу Амвросова», познакомил Любу и Варю с товарищем-старшекурсником. «Вот кто вас приобщит по-настоящему к Марксову учению, а может, и привлечет к практической работе». Нового знакомого звали Степаном Ивановичем Радченко. Он был из Малороссии. Спокойный, строгий, надежный, привлекательный — таково было первое впечатление. Вьющиеся каштановые волосы, серые глаза — он вызывал симпатию, но его строгость, даже суровость смущали.
Степан Радченко начал заниматься с девушками, включил их в студенческий кружок — это был для Любы уже третий толкователь труда Маркса. Пожалуй, его пояснения были самыми доступными. Люба поначалу побаивалась нового руководителя и не решалась спрашивать, но начала привыкать — за его внешней суровостью скрывалась мягкая доброта.
Третий приступ на крепость — «Капитал» Маркса еще больше продвинул Любу в постижении новой теории, но по-прежнему оставался вопрос: приложимо ли «немецкое учение» к России? Кажется, это был единственный вопрос, на который не мог ответить и сам Степан Иванович, — кстати, он обращал больше внимания на «философскую сторону учения», по словам мамы.
Степан Иванович вел занятия в кружке рабочих. Люба мечтала о такой работе и ждала, когда ее сочтут достаточно подготовленной.
Наконец день настал: Люба, проэкзаменованная своим руководителем, получает кружок. Ей предстояло вести занятия с начинающими по общим предметам и подготавливать кружковцев к участию в рабочем движении. «Помню, каким восторгом наполнилась моя душа, как я ждала этого дня. Я земли под собой не чуяла, у меня точно крылья выросли, когда впервые вечером бежала на занятия в кружок».
Собирались в комнате у работницы фабрики «Новая бумагопрядильня» Анны Егоровны Гавриловой, сверстницы Любы. Кроме Гавриловой в кружке занимались еще один рабочий и три юные девушки — сироты из Воспитательного дома. Они работали прислугами в Институте благородных девиц и «отрабатывали» средства, затраченные казной на их воспитание. Они только собирались поступать на фабрику. Л. Н. и через полвека помнила имена своих кружковцев. В общении с ними она узнавала о жизни простого городского люда и понимала, как сильно идеализировали социал-демократы тех, кому предназначали ведущую роль в революции. Одна Анна Егоровна выделялась развитием и пониманием того, что жизнь фабричных недопустимо принижена. Но такие, как она, были исключением, и рабочие называли их «сектантами» — так отличались они своим поведением, бытом и даже внешним обликом. Любовь Николаевна встречала еще таких «сектантов», но их было мало, а основная «масса», как говорили эсдеки, темна и невежественна. Но чем ближе знакомились молодые революционеры — будь то народовольцы или социал-демократы — с народом, тем горячее было их желание просвещать, развивать и помогать.
Дружбе Любы с Варенькой предстояло пройти не одно испытание. Первым была помощь голодающим крестьянам. Девяносто второй год был засушливым и неурожайным, следующей весной многие остались без семян для посева, голод захватил около двадцати губерний. Помощь голодающим оказывало государство, богатые благотворители. В непосредственной работе по деревням — организации столовых, медицинских пунктов, питания для детей — участвовала молодежь. Отправились «на голод» студенты и курсистки сибирского землячества, всегда готовые, по следам народников, на непосредственную помощь. Но совсем неожиданно для них Люба ехать отказалась. Дело в том, что социал-демократы, к которым она себя уже причислила, заняли другую позицию: предотвратить подобные бедствия может только социальное переустройство общества, решительные революционные преобразования. Народники толковали эту позицию так: последователи Маркса считают, что голод и обнищание деревни будут способствовать пролетаризации крестьянства, вот социал-демократы и не хотят помогать голодающим. Вероятно, это несколько упрощенное изложение позиции эсдеков, но все же отказ в помощи был безжалостным. Кстати, в обосновании этой позиции проявил настойчивость молодой В. И. Ульянов, недавно вошедший в среду питерских народолюбцев (о его появлении в Петербурге чуть позже). Сибиряки крепко рассердились на маму, и она получила резкую отповедь от своих товарищей. Огорчилась, но все же в деревню не поехала. Это чуть не привело к разрыву с Варей. Возможно, он произошел бы, но близкое знакомство с деревней несколько поколебало убеждения Вари.
Варя вернулась в Питер удрученная. Она начинала понимать, что ждать поддержки в революционном движении от крестьян наивно. Они не пойдут против самодержавия. Покорные и терпеливые, они верят в царя-батюшку, все зло видят в министрах, вот и теперь, в голод, говорят: «Злодеи министры разворовывают государеву помощь». Деревня темна, суеверна, мужики ничего не хотят, кроме одного — прибавки земли, чтобы хватало прокормиться. (В скобках замечу: дал бы царь-батюшка вовремя землю мужику, может, Россия избежала бы великих потрясений.)
И подруги снова ищут вместе с беспокойной молодежью путь к спасению народа. Узнали о новом студенческом кружке — мама в своих записках называет его «кружком революционеров». Руководил им Юлий Осипович Цедербаум.
«Он был еще совсем юным, но, несмотря на болезненную комплекцию, поражал энергией и не по возрасту обширными знаниями по истории революционного движения. Он только что вышел из Дома предварительного заключения, то есть пострадал за свои убеждения, и этим особенно импонировал нам. Был он связан с Международным политическим Красным Крестом, рассказывал нам о жизни революционеров, о тюрьмах, арестах. Группа Цедербаума занималась изданием нелегальной литературы на гектографе. Печатали речи западных социалистов, портреты русских революционеров, карикатуры на государственных деятелей. Издания продавались в пользу Красного Креста, для помощи заключенным, и мы взяли часть оттисков для распространения». Так мама познакомилась с будущим лидером меньшевиков — Мартовым.
