Александр Горев - Неру
На борту комфортабельного лайнера «Македония» не так жарко, как на берегу: с океана веет свежестью. Пропитанный солью воздух свободно льется в грудь, обостряет пресные будничные ощущения. Юноша остро чувствует и радость наступающих в жизни перемен, и волнение перед неизвестным; он сознает в себе силу, смелость и одновременно сомневается, робеет; чувства путаются, захлестывают одно другое.
Мотилал в легком, светлом фраке, цилиндре; его белоснежную рубашку украшают галстук с рубиновой булавкой и такие же запонки; сестра Джавахарлала, Сваруп (домашние называют ее Нани), будто маленькая принцесса, в воздушном, как облачко, белом платьице, красных туфельках и шапочке; Джавахарлал под стать отцу — в костюме от лучших парижских портных. Лишь мать в национальном голубом сари с вышитой золотой каймой. Она то и дело беспомощно прижимает ладонь к разгоряченным от волнения щекам.
Слуги, сопровождающие семью Неру в поездке по Европе, ловко справляются с багажом, ворочая тяжелые кожаные чемоданы, баулы, сумки.
Блистательный Бомбей, океан с его величием, красками, непривычными запахами, лязг якорной цепи, команды капитана, слаженные движения матросов, бас пароходного гудка, надрывные крики чаек — все это навсегда западет в память Джавахарлала как нечто связанное с началом самостоятельной жизни.
Берег удаляется, превращаясь в едва различимую полоску, и вот при последнем свете дня скрывается совсем. После тепла и света наступают короткие южные сумерки. Там, вдали, где осталась земля, небо дрожит, озаряемое беззвучными вспышками; раскаты грома уже не доносятся до слуха.
По палубе в неторопливом раздумье расхаживает буддийский монах — пассажир третьего класса, — в своей желтой тоге, бритый, с обнаженным правым плечом.
Будда умер очень давно, а слова его все еще правят многомиллионной паствой. Куда и зачем плывет этот монах?..
Блуждать по вселенной -
Извечная участь людская...
Вехи нет никакой.
Нам неведома наша дорога земная.
Неведома? Почему же? Он, Джавахарлал, будет таким, как отец: все сыновья в Индии испокон веков повторяют жизнь отцов...
Морской вояж длился две недели. «Македония» заходила в Аден, Порт-Саид, через Суэцкий канал вышла в Средиземное море, останавливалась на Мальте, в Гибралтаре — и всюду Джавахарлал видел флаг английской империи, символ ее господства над миром.
31 мая «Македония» вошла в британский порт Дувр. Дул порывистый холодный ветер с дождем. Клочья туч низко проносились над городом, почти задевая шпили церквей, фабричные трубы.
«Кто, как не сильные люди, может жить в этом суровом северном климате? — подумал Джавахарлал и, зябко поежившись, накинул на плечи плащ. — Может быть, в этом и есть секрет могущества англичан?»
Семья Неру поселилась в одном из лучших отелей Лондона, в котором останавливались члены палаты лордов, приезжавшие на сессии парламента из своих родовых имений.
Свободного времени было предостаточно: до начала учебы Джавахарлала в Харроу оставалось почти три месяца. Неру всем семейством гуляли по Гайд-парку, по шумным площадям и улицам, отдыхали и развлекались, ни в чем себе не отказывая. Правда, Мотилал, неуемный, как всегда, и здесь находил себе дела: посещал адвокатские конторы, делал заказы в торговых фирмах и, что самое главное, устраивал медицинские консультации для жены. Состояние здоровья Сварупрани беспокоило его, и именно поэтому Мотилал настоял на ее поездке в Европу, возлагая немалые надежды на здешних знаменитостей.
Джавахарлал тем временем привыкал к Англии, где ему предстояло остаться одному на годы. Он уже неплохо ориентировался в городе, по улицам которого вместе с отживающими свой век конными экипажами — омнибусами двигались автомобили, еще не утратившие формы карет. Бронзовые ручки и золоченые вензеля на дверцах, важные лица пассажиров в котелках, пышные платья и легкие шелка женщин плохо вязались с грохотом моторов и клубами зеленого чада, выбрасываемого из выхлопных труб автомобилей. Лошади брезгливо отворачивались от своих железных конкурентов, фыркая и вздрагивая всем телом.
Лондонские газеты были заполнены сообщениями на военные темы: предельно обострилось политическое соперничество между Германией и Англией — двумя державами-конкурентами. Завсегдатаи светских гостиных восхищались Мальтусом, утверждавшим, что война по сути своей есть благо для быстро увеличивающегося человечества.
Англия королей Эдвардов, некоронованных монархов торговли и промышленности, лордов, ставших банкирами, жила беззаботно. Ее богатства росли, словно тесто на колониальных дрожжах империи. Она кичилась своей индустриальной силой и морским могуществом, а для острастки соседей спускала на воду все новые и новые ощетинившиеся стволами пушек корабли.
Харроу — школа-пансион закрытого типа, основанная еще в 1572 году для детей английской знати. Расположена она в нескольких милях к северо-западу от Лондона. С Харроу могла бы сравниться разве что такая же школа в Итоне. Говорят, что, если сражение под Ватерлоо было сначала выиграно англичанами на игорных полях Итонской школы, ученики которой потом стали прославленными военачальниками, то школа в Харроу поставляла империи премьер-министров: Пит, Палмерстон, Болдуин, Уинстон Черчилль — ее воспитанники. По иронии истории в Харроу будет учиться и Джавахарлал Неру — будущий первый премьер-министр освободившейся Индии.
Школа в Харроу расположена на холмистой местности, производящей впечатление зеленого моря, на волнах которого величественно плывет церковь святой Марии — центр школьного городка. Здесь и поселился Джавахарлал.
Мотилал хотел завершить кое-какие дела в Париже, снова показать Сварупрани, которая ждала ребенка, врачам.
Прежде чем покинуть Англию, Мотилал со свойственной ему обстоятельностью обговорил и уладил все, что касалось жизни и учебы сына в Харроу. Устроить Джавахарлала в такое привилегированное учебное заведение стоило Мотилалу немалых денег, но это нисколько не огорчало его: он был уверен, что затраты окупятся.
Нанеся прощальные визиты директору школы Джозефу Буду и наставнику сына священнику Эдгару Стогдону, Мотилал с женой и дочерью отбыли во Францию.
Но перед возвращением на родину Мотилал все-таки еще раз приехал в Англию, чтобы убедиться в том, что сын устроился хорошо и все у него в порядке.
В первом письме, отправленном уже из Франции, Мотилал писал сыну: «Покидая тебя, мы оставляем самое дорогое, что у нас есть в этом мире... Дело, конечно, отнюдь не в затратах, связанных с тобой, поскольку я их могу восполнить в течение одного года... Было бы чудовищным эгоизмом, даже страшным грехом, держать тебя возле нас, затем оставить тебе богатое наследство, но не дать хорошего образования... Я никогда не думал, что люблю тебя так сильно, до того, как вынужден был расстаться с тобой...»
