Венедикт Мякотин - Адам Мицкевич. Его жизнь и литературная деятельность
Была в этом невольном пребывании и еще одна благотворная для поэта сторона: под давлением его поэт оторвался от созерцания исключительно личных невзгод и перенес свое внимание на более широкие вопросы. Невзгода, постигшая его, пробудила в нем общественные струны, не перестававшие звучать уже до самого конца его жизни, и тем самым если не изгладила, то, по крайней мере, смягчила в его душе память первой неудачной любви. Это сознавал и сам Мицкевич, когда писал одному своему приятелю: «Я впервые стал весел у базилиан, я спокоен и почти благоразумен в Москве». Светское общество, в котором поэт вращался в Одессе, Москве и Петербурге наравне с литературным, не испортило его скромного и вместе с тем исполненного достоинства характера, не заставило его гоняться за дешевой салонной славой, и все дурное его влияние сказалось разве во временном ослаблении – в период пребывания в Петербурге – поэтического творчества. Зато оно вместе с внешним лоском, приобретение которого нельзя считать, конечно, особенно ценным, дало Мицкевичу большую самоуверенность и сознание своих сил, и он выезжал теперь из России уже не тем застенчивым провинциалом, не знающим жизни больших городов, каким явился пять лет назад из Вильны в Петербург.
Это развитие поэта сказалось и большею определенностью его взглядов на поэтическое творчество. Увлечение романтизмом не прошло еще совершенно, но вошло, по крайней мере, в более тесные границы; Мицкевич понимал теперь сущность этого направления, в отличие от классиков, как стремление воспроизвести живую действительность. Ошибка классиков, по его мнению, заключалась в том, что они пишут с манекенов, между тем как поэзия должна черпать свое содержание непосредственно из жизни, причем воображению предоставляется роль второстепенная, заключающаяся лишь в расположении материала. Это стремление к истине и простоте ведет поэзию к воспроизведению новых форм, заимствуемых отчасти из простонародной поэзии, в которой правда изображения всегда стояла на первом плане и народный дух отразился с наибольшею силою; но простонародная поэзия, благодаря узости круга своих понятий, не может сделаться единственным источником современного творчества, и другим таким источником, более возвышенным, является религиозное чувство. Поэтическое вдохновение почти совпадает с религиозным одушевлением, и истинными поэтами, согласно мнению Мицкевича, были только пророки. Приближаясь, таким образом, одною стороною своих взглядов к современному реалистическому пониманию творчества, Мицкевич, с другой стороны, вносил в него мистический оттенок, что зависело как от влияний, окружавших его детство, так, вероятно, и от бесед с Олешкевичем в Петербурге. Пока этот мистицизм сказывался и в настроении, и в созданиях поэта в весьма слабой степени, но изменение обстоятельств жизни могло подействовать на его усиление.
Глава IV. Добровольный изгнанник
Поездка за границу. – Свидание с Гёте и взаимная неудовлетворенность обоих поэтов. – Окончательный поворот Мицкевича к религиозному миросозерцанию. – Увлечение Генриеттой Анквич. – Польское восстание 1831 года и вышедшая из него эмиграция. – Тяжелое положение поэта среди эмигрантов. – Теория народного мессианизма. – «Пан Тадеуш» как светлый луч в темном царстве овладевшего поэтом мистицизма.
Выехав из Петербурга на пароходе, Мицкевич высадился на берег в Травемюнде и оттуда сухим путем через Любек, Гамбург и Берлин отправился в Дрезден. На этой дороге более долговременной остановкой для него был только Берлин, где он познакомился с польскими студентами, посещавшими здешний университет, славившийся тогда лекциями Гегеля. Мицкевич был несколько знаком с немецкой философией; еще будучи учителем в Ковно, он читал труды Канта и Шеллинга, но и тогда уже это чтение давалось ему с большим трудом, а с того времени поэт отвык от философских рассуждений, отводя даже в теории первое место непосредственному чувству. Тем менее могла ему понравиться заключенная в туманную оболочку и выраженная запутанным и неясным языком философия Гегеля. Он посетил несколько лекций славного профессора, но остался к ним вполне равнодушен и даже посмеивался над энтузиазмом к нему студентов. Около месяца пробыл Мицкевич в Берлине и затем отправился в Дрезден, где, согласно условию, он должен был съехаться с Одынцем. Из последнего города оба молодых путешественника направились в Веймар – на поклонение к признанному патриарху европейских поэтов Гёте.
Свидание Мицкевича с Гёте действительно состоялось, но, по-видимому, обе стороны остались не вполне довольны им. Гёте имел вообще довольно поверхностное и неясное понятие о деятельности Мицкевича, из произведений которого были переведены на немецкий язык лишь ничтожные отрывки; общая же репутация последнего как реформатора польской поэзии в духе романтизма была еще недостаточна для того, чтобы выставить его в привлекательном свете в глазах человека, давно уже переживающего это движение. И сами личности обоих поэтов были во многих отношениях разительно противоположны: Гёте, находившийся в это время уже на склоне своей жизни, обладал ясным и положительным умом, разносторонним и глубоким образованием и был чужд всякого мечтательного увлечения. Эта пытливость и глубина его ума особенно поразили Мицкевича, но не привлекли его, так как, верный своему догмату о первостепенном значении чувств, не эти качества он считал главными в поэте. В холодной атмосфере положительного знания, окружавшей великого немецкого писателя, польский поэт со своей горячей и страстной мечтательностью, со своими взглядами, выработанными скорее путем поспешного обобщения, чем кропотливого научного исследования, наконец, со своим мистически-религиозным настроением – чувствовал себя неловко, стушевывался, и даже обаяние его личности заметно падало. Поэтому отношения между Гёте и Мицкевичем за неделю, прожитую последним в Веймаре, не перешли за границу взаимной вежливости.
Отсюда путешественники направились в Бонн и после недолгой остановки в этом городе, которой Мицкевич воспользовался для того, чтобы завязать знакомство с Августом Шлегелем, переехали Швейцарию и через Сплюген спустились в Италию. Проехав с более или менее продолжительными остановками Милан, Венецию и Флоренцию, они прибыли в Рим, где рассчитывали поселиться на более продолжительное время. Действительно, Мицкевич пробыл в Риме довольно долго, выезжая временами из него на короткие сроки. Это пребывание в «вечном городе» имело большое влияние на Мицкевича как в том отношении, что благодаря ему в душе поэта окончательно возобладало религиозное настроение, так и потому, что здесь последний раз в жизни он испытал сильную любовь, оставшуюся, как и в первый раз, неудовлетворенной, – хотя и по другим причинам.
