Амазасп Бабаджанян - Танковые рейды
Помню, мне, как комсомольскому отсекру ЗПШ, довелось приглашать на встречу с курсантами одного из руководителей Закавказской Федерации, председателя ЗакЦИКа товарища Миху Цхакая.
Я знал, что Михаил Григорьевич Цхакая — личность поистине легендарная: сподвижник Ленина, один из организаторов революционного движения в Закавказье, ныне председатель Советской власти всего Закавказья.
И к такому человеку шел я теперь. Мною овладело смущение, когда я ступил на мраморную лестницу бывшего дворца царского наместника Кавказа, где нынче располагался ЗакЦИК. И уж вовсе оробел я, когда за мной затворилась дверь огромного кабинета его председателя.
Навстречу мне быстро шагал, протягивая руку, невысокий человек в пенсне, с седой бородой, гладко зачесанными волосами.
Я вытянулся по стойке «смирно», начал было рапортовать:
— Товарищ председатель Центрального…
Но он не дал мне договорить, крепко взял за руку, обнял за плечи и буквально силой усадил на стул, сам сел рядом, энергично заговорил:
— Так, значит, молодежь хочет видеть председателя ЗакЦИКа? Хорошо, очень хорошо. Обязательно буду. А когда вам, сынок, это удобно?
— Когда вам удобно, товарищ Цхакая?
— Вот это неправильно. Вы, будущие командиры Красной Армии, живете по строгому распорядку, и не мне ваш регламент нарушать. Я сам солдат партии, а в партии тоже строгая дисциплина, и никому не дозволяется на нее посягать. Так всегда Владимир Ильич требовал. И строго взыскивал с нарушителей — в любом ранге. Договорились? — Из-за стекол пенсне лукаво и добродушно светились его глаза. — Значит, когда? — продолжал он. — Видимо, после конца ваших занятий. И… наверное, после того, как завершите подготовку к следующему дню занятий… Как эти часы у вас называются?
— Самоподготовка.
— Ну вот, после этой самой самоподготовки. Это в котором часу? И вообще, ну-ка опишите мне свой учебный день, — потребовал он.
Один за другим последовали вопросы: как живем, как питаемся, что читаем, какие газеты и книги приходят в библиотеку…
Выспросив все, Миха Цхакая встал, еще раз уточнил день и час встречи, проводил меня до дверей кабинета, обнял на прощание и только тогда отпустил.
Минута в минуту в условленное время он вошел в забитый до отказа зал нашей школы, смущенно остановил аплодисменты и заговорил.
Как он говорил! Это на самом деле был партийный пропагандист ленинской школы. Удивительная логика доводов облеклась в такую выразительную форму, что ей мог позавидовать любой публицист-литератор. Доходчивость, простота, выразительность — и все это при такой доверительной интонации, что, когда он кончил свою речь, аудитория взорвалась оглушительной овацией и из зала курсанты вынесли его буквально на руках.
А он смущенно произносил при этом:
— Ну зачем же так… Нельзя же так… — Решительно высвободился из курсантских рук и потребовал: — Ведите, показывайте, как живете, как учитесь. Только правду говорите. В чем нуждаетесь, поможем, вы — надежда рабочего класса, вы — защитники завоеваний трудящихся…
Прощаясь, пожимая руки всем, кто стоял рядом, он говорил:
— Зовите нас, руководителей, к себе почаще. И запросто. Плох тот руководитель, который отрывается от масс. Так учит Ильич…
Учиться у Ленина большевистской принципиальности, преданности делу рабочего класса, теплоте и отзывчивости в отношениях с товарищами, непримиримости к любым проявлениям классово чуждой идеологии призывал нас старейший деятель нашей партии.
Дух товарищества был непреложным законом молодой армии Советов. При этом он не входил ни в какое противоречие с законами армейской службы и дисциплины, не нарушал субординации.
В ЗПШ примером этого были отношения курсантов с начальником школы В. Г. Клементьевым.
Василий Григорьевич Клементьев, носивший два ромба, был человек вида внушительного — крупный, высокий, с волевым лицом и буденновскими усами, — вызывал по первому впечатлению чувство робости. Но робость тут же покидала вас, как только начальник школы, выслушав уставной рапорт, доброжелательно протягивал огромную руку.
Слабостью Клементьева была охота — любил он брать с собой на охоту курсантов, слывших хорошими стрелками. И еще любил в горы ходить. Привечал тех, кто гор не боялся. Организовывал даже восхождение на Казбек. В альпинизме видел одно из средств воспитания в молодежи смелости и отваги.
Сам человек беспредельной храбрости и мужества, герой Гражданской войны и борьбы с басмачеством в Средней Азии, он одного не любил — рассказывать о своих боевых делах и подвигах.
В двадцать седьмом году в СССР с официальным визитом прибыл афганский шах с супругой, посетил он и Тифлис. В его честь выстроился почетный караул из курсантов нашей школы. Во главе был Клементьев верхом на своем белой масти красавце скакуне чистых арабских кровей, с роскошной шашкой в золоченых ножнах у пояса.
Шахиня, увидев Клементьева на коне, проявила какое-то беспокойство, потом подошла, протянула руку к холке коня, стала ласково его поглаживать, что-то приговаривая. Конь при этом почему-то невежливо воротил морду в сторону, и все уж подумали про себя, не будет ли из-за этого каких-либо дипломатических осложнений. Тут шахиня спросила у Клементьева, откуда у него конь и эта шашка.
Клементьев с достоинством отвечал, что это дары бухарского народа за личное его, Клементьева, участие в установлении в Бухаре Советской власти.
Только спустя тридцать пять лет мне стало известно, что взволновало в те далекие времена ее величество. Шахиня, оказывается, узнала коня и шашку своего отца. Она ведь была дочерью того самого эмира, которого свергли трудящиеся массы Бухары, провозгласив Бухарскую народную советскую республику. На помощь им пришли части Красной Армии под командованием М. В. Фрунзе. В. Г. Клементьев тогда геройски сражался в этих частях.
Это мне в 1962 году поведал сам Клементьев. Ему тогда исполнилось уже 82 года. Он поразил не только тем, что узнал меня по прошествии стольких лет (все эти годы мы не встречались), но и тем, что вспомнил чуть ли не все детали наших восхождений на Казбек, и даже то, как однажды на охоте я, курсант, убил дикобраза. А тогдашних курсантов, моих однокашников, называл не только по фамилиям, но и по именам…
Он вспоминал, кстати, как ему однажды пришлось вступиться за курсанта-отличника по фамилии Чавчавадзе.
Этот курсант как-то рассказал, что прадед его — Илья Чавчавадзе, великий поэт, по происхождению князь. Ну коль князь, мы, комсомолия тех лет, немедленно решили исключить этого курсанта из комсомола.
