Мария Савельева - Федор Сологуб
Вскоре у Тетерникова возникла новая ссора с начальством, и общественные дела были отложены до лучших времен. Федор Кузьмич, будущий мастер литературной условности, не был способен принять условности бюрократические, не мог подписывать бумаги «не глядя», отвечать своим именем за то, чего он не знал и не видел. В 1891 году педагогический совет Вытегорской учительской семинарии вступил в конфликт с директором Маккавеевым. От совета требовалось подписать акт освидетельствования работ, проводившихся в семинарии в 1889 и 1890 годах. Учителя заявили, что не видели никаких работ, что подписание акта несвоевременно. Директор настаивал на формальности этой процедуры и на том, что не показывал педагогам работ исключительно из деликатности, чтобы не занимать их пустяками. Трое педагогов подписали акт, а трое, в том числе Тетерников, составили «особое мнение». Вновь попав в заколдованный круг, Тетерников обратился к Латышеву и Сент-Илеру за помощью, всячески оправдываясь, настаивая на том, что он не был инициатором конфликта. В это было сложно поверить. Тетерников, однако, уверял в письмах к Латышеву: акт могли бы подписать и без него пятеро остальных учителей, а его «особое мнение» было вынужденным шагом. Как еще мог педагог сопротивляться воле директора? «Драться — дико, на дуэль он не выйдет, обращаться в суды — и скандально, и дурной пример для учеников», — объяснял Тетерников. На предложение официально обратиться к высшему начальству он не согласился, не желая доносить и быть «обличителем». По его идеализированным представлениям, как бы безобразно ни было хозяйничанье директора, округ сам должен был следить за тратами семинарий. Впрочем, и по воспоминаниям других служащих этого учебного заведения, в бюджете семинарии не сходились концы с концами. В классах было так холодно, что замерзали чернила в чернильницах, воспитанники имели рваные одеяла — а директор тем не менее ежегодно изыскивал средства, чтобы менять обои в своей квартире. Руководитель учреждения Маккавеев был на плохом счету в Петербурге, к нему собиралась ревизия.
В начале января 1892 года многие учителя делали визиты директору, однако Тетерников встречал Новый год дома, вдвоем с матерью. Его сестра Ольга в это время снова решила попытать счастье в Петербурге. Ссоры с директором у Тетерникова возникали постоянно и по самым незначительным поводам. Некоторые из них известны благодаря переписке Федора Кузьмича, другие отражены в объяснительных записках, сохранившихся в его архиве, — всё вместе создает ощущение, что писатель был не менее мнителен и вспыльчив, чем герои его романов.
Однажды Маккавеев сделал своему подчиненному Тетерникову выговор за то, что его ученики не готовились к какому-то семинарскому вечеру. Федор Кузьмич искренне удивился, поскольку никогда не слышал о подготовке такого вечера. После этого объяснения директор перестал наносить Тетерникову визиты. В дальнейшем Маккавеев оправдывался болезнью, но Федор Кузьмич, судя по письмам сестре, не очень этому верил.
В другой раз учитель Тетерников отказался подписывать протоколы «педагогических заседаний» и, по словам директора, сделал в них не относящиеся к делу замечания. Федор Кузьмич в письменной форме объяснил, что не портил протоколов, а оставил на них вместо подписей «особое мнение». Протоколы за весь истекший учебный год были предложены для подписи скопом, и Тетерников не был уверен в аккуратности их составления. Более того: как ему показалось, в одном из протоколов намеренно не была отражена история с учеником Лебедевым. Тот как-то раз явился на уроки в пьяном виде, но, очевидно, пользовался покровительством начальства, поэтому не получил за свой поступок никакого взыскания.
Разрыв с администрацией семинарии был окончательным. Сестре Тетерников писал: «Ахутин помаленьку грызется с директором, да мечтает о переводе, о том же мечтает и о. Павел Иванович. Вот разве только то новое, что Дроздов примирился с директором: сначала толковал о том, что не знает, подавать ли директору руку или нет, а теперь опять в дружбе: на днях был у директора и сидел там до 4-го часа утра, вместе с Подвысоцкими»[9].
Федор Кузьмич не отличался открытостью, терпимостью к людям, умением прощать. О Никифоре Ивановиче Ахутине, своем товарище, с которым Тетерников был знаком еще по Учительскому институту, он оставил такие записи: «Человек, желающий взять все проценты с своих хороших качеств и всем своим говорящий о том, что он очень хорош… Некоторые привычки порядочности: не надоедает расспросами, но не всегда, однако. Хитер, из породы „себе на уме“, но недалек». Об Иване Ивановиче Кикине, с которым Тетерников после отъезда из Вытегры поддерживал переписку, он отзывался: «Вид торжественно-глупый». О своем соавторе по составлению учебника Подвысоцком: «Прославился здесь своим враньем». Неудивительно, что и в главном своем романе «Мелкий бес» писатель показал беспросветно пошлое общество: Сологуб был склонен подозревать в людях самые дурные наклонности.
Учитель пения Вытегорской семинарии Павел Тимофеевич Нечаев, его жена Вера Сергеевна и их воспитанница Ванда Тушновская были выведены Сологубом в страшном рассказе «Червяк». Имя девочки в нем не изменено. Это был первый рассказ писателя, с которым ознакомились вытегорцы: его оттиск прислал в город сам Федор Кузьмич, тогда уже служивший в Петербурге. Оттиск показался вытегорцам брошюрой, которую автор специально издал с целью им досадить. По сведениям Веры Калицкой, которая в конце 1920-х, вскоре после смерти писателя, отправилась в Вытегру изучать ранний период его творчества, большинство жителей этого города так никогда и не оценили по достоинству сочинения Сологуба.
Удивительно удачно на этом фоне складывались отношения Федора Кузьмича с учениками. Как и к Логину в «Тяжелых снах», они любили приходить к своему учителю в чердачную комнатку, где он жил и работал. Когда юношей набивалось в эту каморку столько, что сестра писателя не могла войти, чтобы внести поднос с закусками, — его брали с порога и угощались сами. Тетерников учил своих воспитанников, будущих учителей, играть в шахматы, обсуждал с ними сочинения, семинаристы клянчили у него отметки. Он улыбался и исправлял двойку на тройку с большущим минусом. Вспыльчив с учениками не был, много им рассказывал, в том числе когда оставался на ночные дежурства в интернате. Возился с тяжелобольными учениками, не ограничиваясь своими непосредственными обязанностями.
Тем временем ходили настойчивые слухи о том, что Вытегорская семинария закрывается. В ее первом классе в 1892 году остался один ученик, содержать для него учителя было нецелесообразно. Спустя пару лет Тетерников написал для журнала «Русский начальный учитель» статью под названием «По поводу закрытия некоторых учительских семинарий». Статья была вполне в духе журнала и отстаивала необходимость подготовки начальных учителей в как можно большем количестве. Учитель-публицист обнаружил, что семинарии закрывались и в других губерниях. В 1886/87 учебном году их в России было 67, в 1891/92 году осталась 61. Если в столице учителей начальных школ хватало, то в провинции на их места поступали лица без должной подготовки. Как ни странно, выходец из народа Тетерников, всеми силами рвавшийся в Петербург, настаивал на том, чтобы семинарии устраивались в деревне. Ему казалось, что не стоило развращать будущих сельских учителей городскими излишествами — кутежами, выпивкой и табаком. Каждому свое место, и десять лет в провинции научили петербуржца Тетерникова если не снобизму, то умению ценить свою, привычную среду обитания, не нарушать ее переездами, которые способны перевернуть весь строй устоявшейся жизни.
