Джон Бэррон - Пилот МИГа - последний полет лейтенанта Беленко
Первый парашютный прыжок был намечен на декабрь и готовил курсантов майор ВВС. На первом же занятии майор сообщил курсантам, что, хотя он сделал в своей жизни больше тысячи прыжков, он перед каждым прыжком испытывал страх. „Пусть страх, который вы испытываете, не пугает вас, — говорил он. — Это естественно”. Когда Виктор с восьмью другими курсантами в сорокаградусный мороз прибыл на аэродром, расположенный в 30 километрах от Омска, и увидел маленький транспортный самолет АН-2, с которого им предстояло прыгать, то он испытал настоящий ужас. Все, что с ним случилось потом, он помнил плохо. Он ощущал себя запрограммированной машиной, выполнявшей чью-то волю. Когда майор отодвинул тяжелую дверь и в кабину со свистом ворвался морозный воздух, Виктору понадобилось мобилизовать всю свою силу воли, чтобы заставить себя подняться со скамьи и встать третьим в очередь на прыжок. Откроется ли парашют? Помню ли я, что надо делать? Останусь ли в живых? Майор хлопнул его по плечу, и он бросился головой вперед, в пустоту. В голове проносилось: „Не бойся… Считай… Теперь дергай за кольцо!” Он почувствовал необычайно резкий толчок и от неожиданности вскрикнул. А затем, когда начался плавный спуск, и он увидел вокруг бесконечное, чистое и прекрасное небо, его пронзило острое чувство радости и ликования — он свободен! Свободен от земной суеты, ссор, обид, сомнений. Он смеялся, пел, кричал от радости, зная, что никто его не увидит, не услышит и не осудит. Гимны небу и свободе кончились бесславным приземлением на спину коровы. Испуганное животное стало кружить и биться, пытаясь освободиться от непрошеного седока и, наконец, сбросило его в навозную грязь. Виктор рассмеялся. Ему захотелось немедленно повторить прыжок и вновь испытать это восхитительное чувство. У него не больше ни малейших сомнений относительно своего будущего, он должен и будет летать!
После письменного экзамена курсантам представили их будущих летных инструкторов. Виктор был разочарован. Он рассчитывал, что его будет тренировать настоящий военный летчик, возможно, один из тех, кто участвовал в войне в Корее или во Вьетнаме. Вместо этого его инструктором оказалась тридцатипятилетняя миловидная женщина со спортивной фигурой, которую звали Надежда Алексеевна. Она была единственной женщиной-инструктором в ДОСААФ. Карьера летчицы далась ей нелегко. В восемнадцать лет Надежда поступила в клуб парашютистов и постепенно добилась принятия в клуб планеристов. С помощью влиятельных связей в Москве она в дальнейшем смогла поступить в ДОСААФ, прошла курс пилотирования, который окончила блестяще и была назначена летным инструктором в ДОСААФ. Виктор встретил ее, когда она уже проработала восемь лет и все эти годы продолжала совершенствовать технику, стараясь не только не уступать в мастерстве коллегам-мужчинам, но даже превзойти их. Она никогда не жаловалась ни на большую нагрузку, ни на отсутствие на базе элементарных удобств для женщин. „Вы действительно хотите летать?” — спросила она Виктора. — „Очень хочу”. — „Хорошо. Мы будем работать вместе. Я горжусь многими ребятами, которых тренировала. Некоторые из них стали военными пилотами”.
Начальник ремонтного цеха должен был по закону освобождать Виктора от работы на время тренировочных полетов, выплачивая ему три четверти зарплаты. Полеты проходили на аэродроме — к северу от Омска, которым ВВС разрешал пользоваться ДОСААФу весной и летом. В построенных еще во время войны казармах было так холодно, что даже в мае температура стояла ниже нуля. Приходилось круглосуточно топить печи.
Инструкторы, курсанты, администрация базы, механики, повара и охрана — все должны были расчищать взлетные полосы от снега и приводить базу в состояние пригодное для тренировок.
Первые полеты Виктора начались на ЯК-18У — старом, но все еще вполне подходящем для тренировок и легком в управлении самолете.
Во время четвертого полета Надежда дала команду: „Сделай левый поворот на 90 градусов’*. Он выполнил вираж и, немного замешкавшись при выходе из пике, почти на сто градусов отклонился от курса. Но во всех других отношениях выполнил задание безупречно. — „Хорошо. Теперь 90 градусов вправо”. На этот раз он уже внимательно следил за стрелкой компаса и сделал все точно, как было приказано. — „Я сейчас сделаю штопор, а ты постарайся вывести самолет из него”. В момент головокружительного виража, Надежда сказала: „Теперь все зависит от тебя”. Виктор легко повел штурвал вперед, затем нажал на педаль, остановил штопор и вывел самолет из пике. — „Очень хорошо. Теперь попробуй сделать мертвую петлю”. Виктор повел самолет в пике, потом направил его вверх, затем назад, в петлю. Находясь на вершине петли, в перевернутом положении, он быстро сделал полубочку (переворот через крыло), а затем выпрямил машину, выполнив иммельман (переворот через крыло в верхней точке петли), гораздо более сложный, чем ему предписывалось. — „Неосторожно. Но хорошо!” Уже без инструктора он выполнил полную мертвую петлю, а затем серию стремительных пике. — „Хорошо! А теперь посмотрим, сможешь ли ты сесть”.
Не только Надежда, но и все, кто видел полеты Виктора, считали его талантливым. В небе он чувствовал себя в своей стихии, чувствовал, что рожден для полетов. Осенью подошло время финальных экзаменов. После заключительного показательного полета, подполковник, сидевший сзади в кабине, пожал ему руку и поздравил с отлично выполненным заданием: „Превосходно, молодой человек. Надеюсь увидеть вас в рядах военно-воздушных сил".
На утро после выпускного вечера, он узнал, что опоздал подать документы в летное училище. Перспектива работы в темном, холодном цеху, месяцы скучной, лишенной романтики и смысла жизни пугали его. Надо срочно что-то предпринять. Нельзя сидеть сложа руки.
Вернувшись в августе в Омск, Виктор узнал, что в военном медучилище недобор, и осенью будут дополнительно принимать курсантов. Виктор решил попробовать свои силы и оказался по сумме баллов одним из первых. Очень хорошо. Буду врачом. Это так же почетно, как быть пилотом. И в этой профессии много риска, и тут нужно мужество".
Начавшиеся в медучилище занятия были прерваны через три дня. Подоспела пора уборки урожая, и молодежь с заводов, университетов, военнослужащие — все были брошены в помощь колхозам. Виктор не был в колхозе с 1954 года, со времени, когда впервые попал туда еще ребенком. В колхозе произошли некоторые улучшения: председатель ездил на машине, у некоторых колхозников были транзисторы, и раз в неделю показывали кино. Но остались все те же убогие избы, неасфальтированные улицы, грязь. Как и раньше, колхозные бригады состояли, главным образом, из женщин, детей и полуинвалидов. Ржавели под открытым небом тракторы и комбайны, а колхозникам было на все наплевать, кроме маленького клочка земли, за которым они ухаживали с особым рвением.
