Сергей Алексеев - Игорь Святославич
9. «Слово» резко отличается содержанием от наиболее известных мистификаций XVIII—XIX веков. И для «Песен Оссиана», и для «Краледворской рукописи», и для российских подделок А. И. Сулакадзева («Песнь Бояна» и др.) характерны переплетение воспринятых из первоисточников сюжетов с авторскими, далекий уход от оригиналов и по стилистике, и по сюжетике. Существенно, что они имеют дело с «непроверяемым» легендарно-мифологическим прошлым, «Слово» повествует о реальных исторических событиях и добросовестно воспроизводит их ход, отраженный и в летописи. В литературный контекст XVIII века, вопреки всем противоположным утверждениям, «Слово» поставить невозможно, в литературный контекст XVII века — крайне маловероятно.
Итак, принадлежность «Слова» к средневековой русской литературе и к подлинной древней традиции можно на сегодняшний день считать доказанной. Однако это, конечно, не значит, что все загадки памятника решены. Одним из много дискутирующихся в науке, а еще более в исторической публицистике является вопрос об авторе «Слова». Заинтересованные энтузиасты — чаще всего непрофессионалы — примеряли «Слово» на самых разных исторических персонажей эпохи. Была перебрана едва ли не вся семья князя Игоря, включая его самого; пытались приписать авторство поэмы дочери киевского князя Святослава Всеволодовича Болеславе. Все эти остроумные догадки могут пробуждать любознательность — но вывести их за пределы вольной игры ума не получается. Сторонникам единого авторства «Слова», как правило, требуется весьма тщательно выявлять даже цель и смысл написания поэмы. Из нее в первую очередь почти невозможно понять, одобряет или осуждает певец предприятие князя.
Поэтому академическая наука с крайней осторожностью относится к отождествлениям автора с каким-то историческим лицом. В свое время академик Б. А. Рыбаков предложил считать автором киевского боярина Петра Бориславича, с личным творчеством которого связывал и значительную часть Киевской летописи{18}. Эта концепция, однако, имела вес лишь в связи с авторитетом ее создателя и не получила поддержки в научных кругах. Б. И. Зотов видел автором «Слова» крупнейшего церковного писателя XII века Кирилла Туровского{19}, однако подавляющее большинство специалистов оснований для этого не нашли.
Все попытки определить конкретного автора «Слова» заходят в тупик по простой причине — нет никаких поводов думать, что его имя вообще должно быть нам известно. Мы знаем поименно мало русских людей XII—XIII веков и еще меньше тех, о внутреннем мире и взглядах коих ведомо нашим современникам. Автор «Слова», вероятно, был образованным дружинником или клириком, а может, и вправду князем из Рюриковичей, но только нет ни малейшего шанса конкретизировать его. Чем больше мы уверяемся, что «Слово» было подлинной частью обширной традиции, тем меньше оснований полагать, что его автор был человеком для своей эпохи исключительным, неизбежно прославленным, и найти его имя на страницах летописи. Далеко не все «песнотворцы» упоминаются в исторических источниках. Бояна мы знаем только из «Слова» и «Задонщины», Ходыну — только из «Слова», Софония Рязанца, с которым часто связывается создание «Задонщины», — только из нее. Большая часть произведений древнерусской литературы безнадежно анонимна. Желание, чтобы со «Словом» было иначе, понятно, только для обоснованных выводов одного желания мало.
Другой проблемой исследования «Слова» остается его датировка. Большинство сторонников подлинности поэмы относят ее создание к концу XII — началу XIII столетия. Но точно ли это так? Уже вскоре после открытия поэмы видный представитель «скептической школы» тогдашней исторической науки М. Т. Каченовский, считавший домонгольские летописи сомнительными компиляциями московской эпохи, публично усомнился в древности памятника. Каченовский расценивал «Слово» (и многие другие древнерусские источники) как сознательный подлог — правда, средневековый, возможно, XIV столетия. Этот взгляд поддержал церковный историк митрополит Евгений (Болховитинов), который полагал, что «Слово» почти синхронно сохранившему его сборнику и относится к XV веку. Именно это воззрение гораздо больше, чем теория подлога, преобладало среди российских скептиков первой половины XIX столетия.
Открытие «Задонщины» привело к пересмотру взглядов на «Слово» в российской науке в пользу большего доверия — но оно же вызвало к жизни концепцию французского ученого Л. Леже. Тот не соглашался ни со считавшими «Слово» подделкой XVIII века, ни с принимавшими раннюю датировку памятника и отстаивал идею, что «Слово» создано неким эрудированным ученым мужем на основе «Задонщины» в XIV или XV столетии и могло быть доработано перед публикацией{20}. Идеи Леже о вторичности «Слова» по отношению к «Задонщи-не» были подхвачены А. Мазоном, А. А. Зиминым и другими сторонниками теории подлога — вопреки крайне осторожной и до конца не проработанной точке зрения самого Леже.
В российской науке рубежа XIX—XX веков близкие к «промежуточной» датировке взгляды разделял А. А. Шахматов. Он признавал первичность «Слова» по отношению к «Задонщине» и, следовательно, раннее его происхождение, однако полагал, что существующий список подвергся сильной переработке и искажению. Следовательно, в дошедшем до нас виде «Слово» может принадлежать скорее XV—XVI, чем XII—XIV векам{21}. Ни Леже, ни Шахматов специальных работ, посвященных «Слову», не писали и его углубленным изучением не занимались.
С появлением книги А. Мазона исследователи «Слова» четко разделились на сторонников его древнего, домонгольского происхождения и позднего подлога, так что дискуссии о «промежуточной» дате, и без того негромкие, прервались окончательно. Только Л. Н. Гумилев, недалеко отходя от традиционной датировки, высказал оригинальную идею: «Слово» являлось политическим памфлетом XIII века, связанным с установлением монгольского владычества, и в его персонажах и событиях зашифрованы реалии именно этого периода. При этом источником поэмы могла быть и более ранняя традиция, отраженная в летописных повестях, но она была препарирована автором-«западником» в своих целях{22}.
Только в последнее время, по мере ослабления позиций крайних скептиков под воздействием языковедческих аргументов, стали чаще появляться новые «промежуточные» варианты. А. Г. Бобров предполагает, что «Слово» является компиляцией древнего «дружинного фольклора» и авторских идей, относящейся к XV веку. Авторство памятника он приписал Ефросину Белозерскому, с именем которого связан Кирилло-Белозерский сборник — древнейший список «Задонщины»; его, в свою очередь, исследователь отождествляет с князем Иваном Шемячичем — принявшим монашество отпрыском мятежной ветви московского княжеского дома{23}.
