Матвей Песковский - Барон Николай Корф. Его жизнь и общественная деятельность
Такая роль барона Корфа как выдающегося земского работника чувствовалась и признавалась не только в рамках уездного, но и губернского земского хозяйства, как об этом можно судить, между прочим, по следующему факту. Осенью 1867 года барон Корф, заваленный делами по своим прямым обязанностям в александровском уездном земстве, не предполагал быть на очередном земском екатеринославском губернском собрании. Узнав об этом, собравшиеся губернские гласные с председателем собрания во главе, послали ему «по эстафете» следующее знаменательное коллективное приглашение:
«С особенным прискорбием узнали мы, что вы не предполагаете быть в настоящем земском собрании. Уважая вас как одного из первых и полезнейших деятелей нашего губернского земства, мы высоко ценим оказанные уже вами услуги земскому делу, дорожим вашим образованным направлением, любим вас как благороднейшего человека и, при такой душевной расположенности, решаемся послать вам это письмо по эстафете и усерднейше просить вас не лишать нас удовольствия иметь вас нашим полезнейшим сотрудником и в настоящую сессию. Позволяем себе надеяться, что вы, настолько любя земское дело, примете к сердцу нашу просьбу и не откажете исполнить ее к общему нашему удовольствию».
Так высоко ценило губернское земство барона Корфа и его заслуги уже на втором году открытия деятельности земских учреждений, когда только что начиналась и не успела еще вполне определиться педагогическая его деятельность, в которой он был поистине велик и незаменим. Даже и теперь, когда русская народная школа имеет более чем четвертьвековую историю как нормированное, регулярное учебное заведение, дело народного образования все еще продолжает быть предметом бесконечных споров, сомнений, колебаний и ошибок, нередко крайне грубых и прискорбных. Представьте же себе ту пору, когда барон Корф как земский гласный и член александровского уездного училищного совета, им же, строго говоря, организованного и руководимого, впервые выступил в роли организатора народных школ в своем родном уезде. Ни идеи и чего-либо типа народной школы, ни руководств и учителей, ни порядка административного управления и заведования школами – словом, ровно ничего не было. Все это приходилось создавать барону Корфу с начала, прокладывать путь «по целине», и он проявил в этом отношении высокое творчество, обнаружил огромный организаторский талант, заставив притом обратить всеобщее внимание на свою выдающуюся созидательную деятельность в провинциальном захолустье.
С отроческих лет чувствуя влечение к педагогической деятельности, основательно – как мы знаем уже – подготовленный теоретически и практически в этом отношении десятилетнею самостоятельною работою, барон Н. А. Корф избрал для себя не общепедагогическую деятельность, а специально народное образование как область совсем новую, непочатую, остававшуюся в полном забвении, если не пренебрежении. Горячо и искренно сочувствуя делу освобождения крестьян, он как человек глубоко просвещенный ясно понимал, что великий акт юридического освобождения крестьян может возыметь должную силу в жизни в том лишь случае, если он будет дополнен освобождением народа от вековечной тьмы безграмотности, т. е. его образованием. Этой великой гражданской работе всецело посвятил барон Корф всю свою последующую жизнь.
Теперь так любят некоторые ссылаться на то, что было до введения земских учреждений; есть даже охотники возводить чуть не в «перл создания» первобытную русскую школу как какую-то будто бы «самобытную нашу школу», противопоставляя ее «немецкой», под которой подразумевается всякая вообще разумно поставленная школа, удовлетворяющая рациональным требованиям образования и воспитания. Сошлемся же и мы на это «былое» – во избежание недомолвок.
«Когда в апреле 1867 года александровский уездный училищный совет вступил в отправление своих обязанностей, то школ приходских, государственных крестьян, немецких, греческих колонистов и казацких на бумаге оказалось 40, на деле же, хоть немного сносных, – только две! При объезде этих школ членами совета всплыли наружу невероятные вещи. Так, в одной из школ нашелся ученик, посещавший ее шестой год, но не выучившийся совсем читать по-русски и плохо читающий по-церковнославянски; в другой школе ученик второй год учил азбуку; в третьей из 43-х учеников ни один не умел писать, и только двое кое-как писали. На одну школу в течение 13-ти лет истрачено 4000 руб., а грамотных за все это время вышло только 5 человек, т. ч. каждый грамотный обошелся в 800 рублей. Случалось и так, что школа на бумаге существует и ведомости даже присылаются, а на деле ее и с фонарем не отыщешь».
Такое описание дореформенных школ появилось еще в 1871 году в «Современной летописи» Каткова, в статье Кашина под заглавием «Поездка к барону Н. А. Корфу». Кашин же был командирован председателем московского комитета грамотности для осмотра земских школ Александровского уезда и описал несчастное положение дореформенных школ на основании дел и документов училищного совета. Мы, со своей стороны, можем только удостоверить, что приведенное описание г-на Кашина совершенно верно; что все вообще начальные школы дореформенной эпохи в селах и деревнях находились в таком же плачевном положении, как и в Александровском уезде; что та именно школа, которая прославляется теперь как «самобытная», была одною из самых худших школ в мире, в которой царило зверское битье детей, доходившее иногда даже до физического калечения, не говоря уж о нравственном уродовании; что вообще в школах не было ничего воспитывающего, образующего, и самые школы в громадном большинстве случаев существовали только фиктивно, номинально.
Барону Корфу всецело принадлежит как самая идея, так и практическое насаждение у нас, в России, дешевой и краткосрочной народной школы, с учебным курсом в три зимы, с тремя отделениями, которые одновременно ведет один учитель, в одной классной комнате. Этот остроумный тип школы, с заимствованиями из-за границы только психолого-физиологических основ элементарного образования, есть в полном смысле народная русская школа, как нельзя более приспособленная к потребностям первоначального обучения и условиям сельского быта. Весною, летом и осенью дети необходимы в каждой крестьянской семье как рабочая сила – и школа предъявляет на них свои права лишь в зимнее время, когда дети менее необходимы для сельских работ.
Принимаясь в качестве члена училищного совета за насаждение новых народных школ в Александровском уезде, барон Корф не имел в своем распоряжении не только руководств и учебников, мало-мальски подготовленного педагогического персонала, но даже буквально никаких денежных средств. Первое ассигнование александровского уездного земства на народное образование составляло всего 800 рублей, да и то надо было обладать красноречием Корфа, чтобы вырвать согласие на ассигновку. По-видимому, все это такие препятствия, которые невозможно преодолеть одному человеку. Но он был чрезвычайно богат любовью к новому, начинаемому им делу, верою в его правоту, величайшую государственную пользу и необходимость, был полон энергии и самоотвержения, – и победил все препятствия. Свое увлечение делом, свой необыкновенный гражданский подъем духа он сумел передать и другим. Заботясь о разумной постановке школы как учебно-воспитательного заведения для подрастающих поколений, он вместе с тем ставил ее как связующее звено между крестьянином и помещиком, как разумное и действительное средство для искреннего и солидарного сближения бывших обладателей крепостными с освобожденными крестьянами. Эта трезвая гражданская идея, полная глубокого политического смысла, нашла большое сочувствие. Увлеченные примером барона Корфа местные помещики охотно становились попечителями школ, охотно жертвовали на это дело и свое время, и свои денежные средства. Сельские общества, изверившиеся в пользе школ ввиду прежней возмутительной практики и с недоверием относившиеся на первых порах к новому почину, вскоре, однако, начали добровольно облагать себя школьным налогом от 15 до 46 копеек с ревизской души.
