Сергей Нечаев - Талейран
Король не вынес дерзостей Мирабо и приказал стягивать к Версалю войска. А далее события стали разворачиваться с калейдоскопической быстротой.
12 июля 1789 года Жак Неккер вышел в отставку и уехал в Брюссель. Весть об этом взбудоражила французскую столицу. В конечном итоге представители третьего сословия объявили себя Национальным собранием (Assemblee nationale), а известие об отставке Неккера послужило поводом к народному восстанию. Король был вынужден призвать Неккера обратно. Но, к сожалению, изменить что-либо уже было невозможно. Фактически, недовольные от третьего сословия «переделали громоздкие Генеральные штаты в Национальное собрание, парламент, предназначенный для того, чтобы задавить власть короля»[81].
Падение Бастилии13 июля восставший народ собрался у церкви Сент-Антуан, а потом вооруженной толпой были разграблены Арсенал, Дом инвалидов и городская Ратуша.
На следующий день революционный комитет послал своих представителей к Бастилии с предложением открыть ворота и сдаться.
Ироничный Шатобриан описывает события у Бастилии следующим образом: «Это наступление на крепость, обороняемую несколькими инвалидами да боязливым комендантом, происходило на моих глазах: если бы ворота не отперли, народ никогда не ворвался бы в нее»[82].
Гарнизон крепости действительно состоял из 82 инвалидов и 32 швейцарцев при 13 пушках. После отрицательного ответа коменданта маркиза де Лонэ на сделанное ему предложение о добровольной сдаче народ около часу дня двинулся вперед. Легко проникнув на первый наружный двор, разрубив топорами цепи разводного моста, он ринулся во второй двор, где помещались квартиры коменданта и службы.
Маркиз де Лонэ, отлично зная, что ему нечего рассчитывать на помощь из Версаля, решил взорвать крепость. Но в то самое время, когда он с зажженным фитилем в руках хотел спуститься в пороховой погреб, два унтер-офицера, Беккар и Ферран, бросились на него и, отняв фитиль, заставили созвать военный совет. Почти единогласно было постановлено сдаться. Был поднят белый флаг, и, несколько минут спустя, по опущенному подъемному мосту огромная толпа восставших проникла во внутренний двор крепости.
Несчастный маркиз де Лонэ был убит.
Таким образом, пала ненавистная Бастилия. Пала под ударами «восставшего народа», глазам которого представилось удивительное зрелище: всего семь находившихся там заключенных, этих несчастных жертв «кровавого деспотизма короля». На самом деле все они были государственными преступниками, все проходили по уголовным делам. Среди них было четыре фальшивомонетчика, два сумасшедших и один граф, брошенный в тюрьму по настоянию его семьи. Остальные камеры пустовали.
Тем не менее революционный комитет поспешил уведомить Национальное собрание об этом «подвиге народа». В результате так называемый «штурм» Бастилии 14 июля 1789 года стал началом Великой французской революции.
То, что происходило после этой «великой победы», весьма красочно описывает все тот же Шатобриан: «Покорители Бастилии, счастливые пьяницы, кабацкие герои, разъезжали в фиакрах; проститутки и санкюлоты, дорвавшиеся до власти, составляли их свиту, а прохожие с боязливым почтением снимали шляпы перед этими триумфаторами, иные из которых падали с ног от усталости, не в силах снести свалившийся на них почет»[83].
Несмотря на всю кажущуюся комичность происходившего, падение Бастилии послужило сигналом к всеобщему открытому выступлению. Оно, можно сказать, потрясло всю Францию до самых глубин. Вести об этом начали распространяться повсюду со скоростью, присущей слухам. Париж превратился в лес топоров, штыков и копий. Одновременно с этим восстание охватило и провинцию.
В те дни Мирабо цинично заявил: «Нация — это большое стадо, которое думает лишь о пастбище; пастухи с помощью верных собак ведут его, куда хотят»[84].
Работа в Конституционном комитетеЧто же касается Талейрана, то он в день падения Бастилии был включен в Конституционный комитет Национального собрания. Стране была нужна новая конституция, а победившие «проститутки и санкюлоты» были неспособны ее разработать. Для этого были нужны люди умные и грамотные.
Талейран идеально подходил на эту роль, ибо он, по словам Шарля Огюстена де Сент-Бёва, «с первых дней революции показал себя одним из самых просвещенных и проницательных политиков»[85].
В результате Талейран начал активно работать в Конституционном комитете, редактируя знаменитую «Декларацию прав человека и гражданина». Считается, что важнейшая статья 6 «Декларации» принадлежит исключительно его перу. Она гласит:
Закон есть выражение общей воли. Все граждане имеют право участвовать лично или через своих представителей в его создании. Он должен быть единым для всех, охраняет он или карает. Все граждане равны перед ним и поэтому имеют равный доступ ко всем постам, публичным должностям и занятиям сообразно их способностям и без каких-либо иных различий, кроме тех, что обусловлены их добродетелями и способностями[86].
Странно, что Шатобриан считал, что Талейран не написал ничего интересного, и называл его посредственностью, не имевшей «ни одного сколько-нибудь значительного достижения», утверждая, что тот «губил все, к чему прикасался». В приведенной выше статье «Декларации» каждое слово — это настоящая революция. «Закон есть выражение общей воли. Все граждане имеют право участвовать лично или через своих представителей в его создании…» Как сейчас говорят, это гораздо круче, чем называть друг друга «товарищами» и призывать повесить всех аристократов на фонарных столбах…
Финансовые дела страныКонечно же взрыв революции не только не упрочил финансовое положение Франции, но и завершил ее крушение. Старые налоги были отменены, а введенные новые налоги в силу многообразных причин поступали с огромным трудом. А деньги были очень нужны, ведь в стране начался голод, а хлеб приходилось покупать за границей.
Сумма государственного долга превышала четыре миллиарда ливров, что ежегодно требовало только на уплату процентов примерно 262 миллиона. В свое время для покрытия текущих расходов Жак Неккер прибегал к разного рода ухищрениям: он умолял о новых авансах, выпустил в августе 1789 года два займа, но они не были покрыты. Он попробовал ввести «патриотический налог», но его никто не стал платить. Король передал монетному двору свое личное серебро и золото, и Жак Неккер пригласил частных лиц последовать его примеру. Некоторые женщины-патриотки пожертвовали свои драгоценности, а мужчины — запонки. Но это были ничтожные средства, по сравнению с тем, что требовалось…