Иван Сергеев - Иван Андреевич Крылов
«ПОЧТА ДУХОВ»
...Я не упомянул также о сей грозной туче, на труды Авторские всегда устремляющейся... Я с досадою усматриваю на твоем лице непременное желание быть Автором... с превеликим соболезнованием оставляю тебя на скользкой сей дороге... и требую от тебя, чтобы ты никогда не разлучался с той прекрасной женщиной, с которой иногда тебя видал, ты отгадать можешь, что она называется Осторожностью.
Новиков, «Живописец», 1772 г., лист 2.В первых числах января 1789 года в петербургской и московской газетах появилось объявление о приеме подписки на ежемесячное издание под заглавием:
«Почта духов, или ученая, нравственная и критическая переписка арабского философа Маликульмулька с водяными, воздушными и подземными духами».
Издатель уведомлял, что он служит секретарем у недавно приехавшего арабского волшебника, который намеревается прожить у нас некоторое время. Пользуясь своей должностью секретаря, он обещал опубликовать переписку волшебника с друзьями-духами, которые не любят крючкотворцев, ростовщиков и лицемеров и потому «не могут ужиться в нынешнем просвещенном свете видимыми, а ходят в нем невидимыми, и бывают иногда так дерзки, что посещают... в самые критические часы комнаты щеголих, присутствуют в кабинетах вельмож, снимают очень безбожно маски с лицемеров...» и т. д.
«Почта духов» — не журнал. Это особая форма сатирической литературы, распространенная в те времена. Переписка между друзьями, односторонние письма путешественника, послания с того света и т. п. давали автору возможность касаться любых острых вопросов современной жизни.
Первое письмо «от гнома Зора» рассказывало о последних адских новостях и увлечении французскими модами; второе «от сильфа Дальновида» — об алчности, корыстолюбии, суете сует, счастье, несчастье и цели человеческой жизни; третье «от гнома Буристона» — о правосудии и честных судьях; четвертое — о человеконенавистничестве и т. д.
Письма эти злободневны; современному читателю они говорили, разумеется, много больше, нежели нам. Однако общий характер их и блестящее остроумие автора делают эти письма неувядающими документами эпохи.
В восьмом послании сильф Световид с сокрушением сообщал Маликульмульку, что «поверхность обитаемого... земного шара удручается множеством таких людей, коих бытие как для них самих, так и для общества совершенно бесполезно, и кои не только не вменяют в бесчестие слыть тунеядцами, но по странному некоему предубеждению почитают праздность, презрение наук и невежество наилучшими доказательствами превосходства человеческого».
Острие этого сатирического письма направлено против дворянства, и Крылов не скрывал своих намерений, живописуя, как праздно проводят время дворяне в деревнях и в городах:
«Ученый человек, в глазах их, не что иное, как дурак, поставляющий в том только свое благополучие, чтоб перебирать беспрестанно множество сшитых и склеенных лоскутков бумаги». К бездельникам и тунеядцам автор относил многих вельмож и приводил «точное описание повседневных упражнений роскошного сластолюбца».
Замечательно по откровенности своей одиннадцатое письмо о выборе профессии. О манере письма, об остроумии и легкости языка могут дать понятие советы драгунского капитана Рубакина богатому купцу Плуторезу:
«...Если ты хочешь, чтоб сын твой был полезнее своему отечеству, то я советую тебе записать его в военную службу. Вообрази себе, какое это прекрасное состояние... Военному человеку нет ничего непозволенного: он пьет для того, чтоб быть храбрым; переменяет любовниц, чтобы не быть ничьим пленником; играет для того, чтобы привыкнуть к непостоянству счастия, толь сродному на войне; обманывает, чтобы приучить свой дух к военным хитростям, а притом и участь его ему совершенно известна, ибо состоит только в двух словах: чтоб убивать своего неприятеля или быть самому от оного убиту; где он бьет, то там нет для него ничего священного, потому что он должен заставлять себя бояться; если же его бьют, то ему стоит оборотить спину и иметь хорошую лошадь; словом, военному человеку нужен больше лоб, нежели мозг, а иногда больше нужны ноги, нежели руки...»
В свою очередь, судья Тихокрадов уговаривает Плутореза пустить сына по статской, доказывая, что не только военный человек может иметь такую волю, чтоб без малейшего нарушения права присваивать себе вещи, никогда ему не принадлежавшие, но в большей степени это свойственно статским людям. Тем более, что для этого не придется далеко отлучаться от дому и подвергаться опасностям, каким подвергается воин. Чиновник, по мнению Тихокрадова, «может ежедневно обогащать себя и присваивать вещи с собственного согласия их хозяев, которые за немалое еще удовольствие себе поставляют служить оными... Сверх того, статский человек может производить торг... как и купец, с тою токмо разницею, что один продает свои товары по известным ценам на аршины или на фунты, а другой измеряет продажное правосудие собственным своим размером и продает его, сообразуясь со стечением обстоятельств...»
Правосудию доставалось в «Почте духов» весьма крепко. Крылов писал о том, что хорошо было ему известно из чиновничьей практики; зная истинную цену «неподкупным судьям» и «справедливым» их решениям, он делал резкий вывод: «сколько здесь ни обширны фабрики правосудия, но почти на всех обрабатывается оное довольно дурно» (письмо XII).
Крылов едко писал о распущенности нравов в высшем свете, о лживости, подлости, вероломстве, разврате, неуважении к женщине. Он не обходил вниманием ни одного острого вопроса современности. Со знанием дела он говорил об уродливой экономической политике, об иностранном товарном засилье, о растущей дороговизне, о темноте и просвещении, о французских философах, о театрах и литературе, о назначении и роли писателя в обществе.
Нельзя не поражаться зрелости рассуждений, широкой начитанности, ясности и независимости мысли двадцатилетнего Крылова.
Писал он обо всем этом не с чужих слов. Его талант, остроумие открыли ему доступ во многие дома петербургских аристократов, и Крылов с любопытством изучал нравы их хозяев.
Больше всего его возмущали праздность и роскошь, оплачиваемая подневольным трудом крепостных, корыстолюбие и взяточничество сановников, дворянский произвол и безнаказанность. В одном из писем «Почты духов» (письмо XXXVII) он заявлял:
«Мещанин добродетельный и честный крестьянин... для меня во сто раз драгоценнее дворянина, счисляющего в своем роде до 30 дворянских колен, но не имеющего никаких достоинств, кроме того счастья, что родился от благородных родителей, которые также, может быть, не более его принесли пользы своему отечеству, как только умножали число бесплодных ветвей своего родословного дерева».
