Михаил Одинцов - Преодоление
Момент перехода самолета с трех точек опоры на две - колеса - всегда напоминал Ивану разбег и взлет большой птицы. Независимо от того, где разгоняется птица - по воде или на земле, - она все больше вытягивает шею, превращая голову в весовой аэродинамический балансир, который перед подъемом в воздухе наклоняет тело почти параллельно земле. Наконец скорость набрана, крылья раскрыты, еще один шаг - и птица в воздухе. Ноги вытягиваются далеко назад, смещая туда же и центр тяжести живого планера, не давая ему перейти на нос и удариться о землю.
...Распластав широкие крылья, Р-6 послушно бежал вперед. Еще немного и разбег сменится полетом. Иван приготовился взять штурвал немного на себя, чтобы поднять машину в воздух. Но в этот момент его чем-то ударило по лицу, по летным очкам, стекла стали мутными.
Молнией сверкнула мысль: "Ослеп! Ничего не вижу!" И тут же почувствовал, что в рот попала какая-то жидкость. Проглотив ее, Иван сделал вдох и через удушье понял: "Бензин! Откуда?" Сорвал левой рукой очки. Струей бензина ударило по глазам - как обожгло.
Сквозь бензиновый душ, бьющий в лицо, сквозь едкие слезы он все же смутно увидел нос самолета и небо, но положения машины в пространстве не понял. Быстро взглянул влево через борт: земля оказалась далеко внизу.
"Что с машиной: задрала нос к небу или опустила до земли хвост? Как быть? Если ничего не придумаю - убьюсь... Моторам обороты убрать нельзя, и так лететь дальше невозможно. Сейчас Эр потеряет скорость и повалится на крыло или на нос. Тогда всё..."
Время, нужное на прочтение этих всплесков мысли, - целая вечность в сравнении с искрами анализа опасности, хлестким ударом тока по нервам, уже передававшим рукам и ногам не оформленное через категории понятий действие.
Тысячи проработанных с инструктором и заученных "если" и сотни выполненных полетов дали Сохатому такой запас летных навыков, приспособленности и стойкости, что позволили прорваться сквозь молнию испуга и, еще не осмыслив в деталях случившегося, принять правильное решение. Иван отдал от себя штурвал, принуждая этим самолет опустить нос.
"Послушается ли?.."
Послушался! Нос пошел вниз. Иван не увидел это, только почувствовал: привязные ремни ухватили его за плечи, вновь приковывая к пилотскому сиденью. Через мгновение Сохатый явственно увидел: нос идет вниз.
"Что же дальше? Надо брать штурвал на себя, иначе самолет наберет такую инерцию, что повалится носом к земле, как прыгун с вышки, и тогда его из ямы не вытащить уже никакой силой".
Нижняя часть штурманской кабины начала приближаться к линии горизонта. Сохатый тянет штурвал на себя, а нос опускается ниже. Иван понял: эффективности рулей не хватает, чтобы погасить инерцию.
"Эх, была не была! Одна осталась надежда - двигатели... Моторам форсаж! Может, вытянете меня из могилы?"
Штурвал - полностью на себя. Моторы ревут что есть мочи. А нос самолета все наклоняется к земле.
"Если не ударюсь носом.., Пусть колеса примут на себя удар, тогда все будет почти нормально... Секунды, доли секунд... Какие они длинные и мучительные!"
Кабина штурмана замерла на прицельной линии к земле. Миг, только один миг равенства жизни и смерти... Наконец кабина пошла вверх. Фюзеляж, как перекладина- аптекарских весов, перекосился в сторону жизни.
Теперь только бы успеть парировать штурвалом задир машины вверх, вернуть самолет в горизонтальное положение...
Штурвал снова от себя. Сколько? На ощупь... Получилось! Подумав о чем-то своем, машинном, Эр начал неторопливо набирать скорость. Теперь можно дать моторам отдохнуть...
"Спасибо, моторчики, вытянули, выручили! И тебе, Эрушка, низкий поклон за послушание. Пойдем в зону выполнять задание. Делать виражи будем. Успокоимся и разберемся, что к чему и откуда..."
Брызги бензина продолжали летать в завихрениях воздуха, заполняя кабину смрадом, Иван потрогал себя: весь мокрый.
"Откуда? Бензин от кабины далеко, а здесь только бачок для заливки моторов перед запуском. Наверное, из него".
Так и оказалось: виной всему был заливной бачок. Безобидный трехлитровый резервуарчик с плунжерным насосом заливки и двумя трубками, по которым бензин зашприцовывался в цилиндры. Из-за приборной доски торчала оборвавшаяся от вибрации заливная магистраль. Для устранения неисправности на земле и заполнения бачка новым бензином нужно затратить не более тридцати - пятидесяти минут, и самолет вновь будет исправен, очередной курсант уйдет на нем в небо. На других же самолетах техники осмотрят эти трубки и доложат своим командирам: "У нас все нормально. Можно летать".
* * *
После посадки, зарулив Р-б на заправочную и выключив моторы, Иван не торопился вылезать из кабины. Ему хотелось побыть одному, посидеть в тишине. Он не чувствовал обиды на самолет за столь суровый экзамен. Наоборот, ему показалось, что они стали лучше понимать друг друга.
Наконец он услышал, что его зовут:
- Сохатый! Ты там живой? А ну вылазь из кабины и спускайся сюда!
Голос Калашникова был строгим, но без злости. Видимо, в душе он уже почти простил курсанту ошибку на взлете: парень действовал отлично.
Прежде чем уйти из кабины, Иван погладил рукой широкую спину фюзеляжа, но не ощутил под ладонью железа. Ему показалось, что пальцы ощупывают не гофры обшивки, а человеческие морщины - следы долгой и трудной жизни. Дюраль на солнце согрелся, и его теплота была словно бы человеческой. А перегоревшая на солнце и ветру масляная краска шелушилась и свертывалась в маленькие чешуйки, как кожа от чрезмерного загара.
- Будь здоров, Эр! Неплохо мы с тобой сработали, теперь и отдохнуть можно.
Взволнованный встречей с юностью, Сохатый старается подольше побыть в далеком и чудесном времени, надеясь вспомнить еще что-то забытое, способное оказаться и теперь очень важным. Но вскоре память перебрасывает его в другую пору. Он видит себя уже командиром полка, выполняющим очередной учебный полет.
...Темно, ветрено, снежно.
Не торопясь, подрулил Сохатый свой реактивный бомбардировщик к старту. Как обычно, перепроверил в третий раз работу всего кабинного хозяйства, убедился в готовности экипажа и запросил у руководителя полетов разрешение занять взлетную полосу.
Взлет вначале ничем не отличался от сотен других и не вызывал у Сохатого никаких волнений, требуя лишь обычной сосредоточенной внимательности. Машина послушно набирала необходимые ей километры скорости, а он смотрел на все быстрее мелькающие по бокам ограничительные огни и готовился к подъему в небо. Но спокойную рабочую обстановку нарушил тревожный голос штурмана:
- Командир, указатель скорости не работает! По времени разбега прибор должен показывать сто двадцать - сто пятьдесят километров, а стрелка на нуле.
