Вячеслав Лебедев - Фрунзе
Вот как Фрунзе описывает свою жизнь тех дней в письме к тому же К. Суконкину, с которым продолжал дружескую переписку:
«Извини, Костя, что я так долго не отвечал тебе.
Но ты не поверишь, что у меня положительно нет времени писать письма; сейчас у нас идет сильное брожение, да не только у нас, но и во всех слоях общества; в печати теперь пишут так, как никогда не писали; везде предъявляются к правительству требования конституции, отмены самодержавия; движение очень сильно. Не нынче, так завтра конституция будет дана; не дадут в этом году, дадут в следующем. 6 ноября в Петербурге было назначено заседание представителей от всех земств; это заседание, хотя и не было разрешено правительством, все-таки состоялось и выработало программу, исполнения которой потребуют у правительства. Между прочим, § 11-й этой программы заключает требование созыва Учредительного собрания для выработки им конституции. Сейчас среди студенчества и рабочих, а также и среди частных лиц идут оживленные приготовления к грандиозной манифестации, ряд частичных демонстраций уже был как у нас в Питере, так и в других городах; но это только не что иное, как прелюдия к самому главному, которое имеет быть в начале декабря. Вчера у нас был устроен вечер в здании института, была масса народу: профессоров, студентов, курсисток и вообще всякой публики; после вечера собралась сходка, на которой присутствовало свыше 2-х тысяч человек. На этой сходке было решено вверить руководство главному комитету социал-демократической партии. От него в нужный момент и пойдут приказания…
…Еще раз повторяю: читай побольше, чтобы быть по приезде в Питер настоящим студентом, а не жалкой пародией на него…
Познакомься с развитием социализма, так как первенствующая сейчас партия социал-демократов вся основана на социализме…
Сейчас я преусердно занимаюсь чтением… Подзаймись-ка, Константин, да поступай к нам в институт…»
Действительно, революционное движение в Петербурге все разрасталось.
В самом центре императорской столицы, на площади возле Казанского собора, состоялась многолюдная демонстрация. Это было для того времени неслыханно смело, дерзко! Белоперчаточная царская полиция растерялась. Над огромной толпой, состоявшей главным образом из студентов и курсисток, появились красные флаги, зазвучала революционная песня — «Марсельеза». Между высоких, массивных колонн соборной галереи начали выступать ораторы, призывая к протестам против никому не нужной войны, против произвола самодержавия.
Были вызваны казаки, считавшиеся в ту пору самыми надёжными служаками царя. Демонстрантов стали оттеснять в прилегающие улицы. Фрунзе с товарищами оказался на Михайловской улице, возле Петербургской городской думы. И уже много лет спустя, бывая в Питере, он показывал запомнившееся на всю жизнь место, где он впервые отведал царской нагайки, где был в первый раз схвачен полицией и подвергнут допросу:
— Кто такой?
— Студент…
— Фамилия?
— Тачапский.
— Имя?
— Борис…
— Откуда родом?
— Петровск на Медведице…
Все это были явно смехотворные ответы! Фрунзе назвался именем одного из верненских гимназистов, которого он когда-то репетировал. Тачапский, юноша, далекий от политики, никак не мог фигурировать в это время в роли представителя революционных сил, не говоря уже о совершенно неоспоримом «алиби»: до Верного было дней десять пути… Но по полицейским правилам задержанный должен был быть выслан именно в тот город, который он назвал как место своего происхождения. Так и поступили с мнимым Борисом Тачапским!
Эту вынужденную поездку Фрунзе использовал, однако, совсем в нежелательном для полиции духе.
Именно в Петровске, городке небольшом, но все же имевшем около 25 промышленных предприятий,
Михаил Фрунзе оформил свое вступление в ряды Российской социал-демократической рабочей партии. Затем он был направлен агитатором в Славянск и Ливны, а в середине декабря возвратился в Петербург и возобновил свои занятия в Политехническом институте.
2. КРОВАВОЕ ВОСКРЕСЕНЬЕ
Наступил 1905 год, год «генеральной репетиции» великой социалистической революции, по крылатому выражению В. И. Ленина.
Шедшая в то время на Дальнем Востоке русско-японская война приносила царизму поражение за поражением. Пал осажденный японцами Порт-Артур, а пытавшийся прийти ему на помощь бездарный главнокомандующий русской армии генерал Куропаткин отходил все дальше на север.
Военным неудачам сопутствовало и бедственное внутреннее положение страны. В Центральной России, на Тамбовщине, на Рязанщине и особенно в Поволжье властвовали в те дни голод и нищета. Задыхалось в тисках очередного недорода, кулацких и помещичьих поборов безземельное и малоземельное крестьянство. Угрюмы, мрачны, озлоблены были рабочие промышленных городов.
Царская полиция старалась руками своих агентов, таких, как Зубатов, Гапон, всячески ослабить революционное, пролетарское движение.
«Доверие батюшке царю» — таков был лозунг, который агенты царской охранки противопоставляли лозунгу большевиков: «Долой царя, помещиков и капиталистов!»
Кое-каких успехов полицейская агентура достигала. Зубатовцы создали в некоторых городах свои организации. Они носили разные маскировочные названия: «Общество воскресных чтений», «Общество трезвости» и т. п. По тому же образцу было создано Галоном в 1904 году «Собрание русских фабрично-заводских рабочих Петербурга».
Русско-японская война вскрыла всю бездарность и преступность царского правительства, война ускорила ход событий. Расчеты царизма на удушение революции войной не оправдались. Народ восстал. Началом послужил зверский расстрел безоружных рабочих — Кровавое воскресенье 9 января 1905 года в Петербурге.
Петербург был одет снегом. Небо медленно затягивалось грузными облаками… На первый взгляд это было обыкновенное воскресное утро. Не торопились чиновники на службу, не сновали извозчики. Но в рабочих районах столицы и в ее пригородах было необычайное оживление. За Нарвской, Московской, Невской заставами, на Выборгской стороне, у Шлис- сельбургских ворот — всюду собирались многочисленные группы рабочих. Эти группы соединялись и через некоторое время, заполнив до отказа улицы площади, сплошной массой начали подвигаться к центру столицы.
А там, в центре города, полк за полком — Измайловский, Семеновский, Егерский — выходили из казарм и занимали указанные им места у дворцов и мостов. Серые шинели были крест-накрест перетянуты башлычными лентами. Мерно покачивались штыки над широкими плечами гвардейцев. На Дворцовой площади рота за ротой, как на смотру, разворачивались и выстраивались спиной к Зимнему дворцу.
