Александр Ливергант - Киплинг
Весной 1887 года Робинсон гостил у Киплингов в Лахоре, и дружба из эпистолярной переросла в реальную. Робинсон, большой ценитель женской красоты, по достоинству оценил Алису и Трикс и сделался в «Биканир-хаусе» своим человеком. В воспоминаниях он, впрочем, находит теплые слова для каждого члена семьи Киплингов. Джон Локвуд: «…редкой, благороднейшей души человек… ярко выраженная творческая личность… отточенный литературный стиль… искрится юмором… лучший собеседник, из мне известных». Алиса Киплинг: «…сохранила обаяние молодости… острый язычок… отличная собеседница». Трикс: «…унаследовала живость и энергию матери… удивительная память… знает всего Шекспира наизусть… отличается изысканной красотой».
Еще годом позже, в августе 1887-го, Кей Робинсон получил повышение — возглавил «Гражданскую и военную газету» с заданием «вдохнуть в нее искру»: прежним главным редактором владельцы газеты остались не слишком довольны. И Робинсон вдохнул в газету требуемую искру при непосредственном участии своего талантливого, хотя и несколько безалаберного зама, который так, к примеру, и не выучился писать передовицы: «Это мне не по уму». «Не по уму» было Киплингу и вычитывать «Голубую книгу» — выпускавшийся несколько раз в год статистический справочник с данными о работе индийской полиции, положении в школах, тюрьмах, на фабриках и т. д.
Для Киплинга разница между Уилером и Робинсоном была принципиальной. Если Уилер к литературным опытам Киплинга относился скептически, считал, что они отвлекают и без того довольно нерадивого работника от «дела», то Робинсон всячески эти опыты поощрял, высоко ценил энергию и многосторонние дарования друга-подчиненного, на его нерадивость смотрел сквозь пальцы и считал, что тому место не в колониальной газетенке, а на Флит-стрит.
В воспоминаниях Робинсона, относившегося к невысокому, усатому, смешливому, вечно протирающему очки уже лысеющему молодому человеку очень тепло, хотя и не без некоторой иронии, начинающий писатель предстает человеком на редкость трудолюбивым и совершенно безотказным. «Если вам понадобится сотрудник, который будет с удовольствием трудиться за троих, — пишет в одном из писем Робинсон, — то советую присмотреться к этому юному дарованию»[7]. И при этом — нескладным, порывистым, довольно нелепым. «В работе Киплинга, — вспоминает Робинсон, — была одна особенность — он нещадно разбрызгивал вокруг себя чернила. В жаркое время года он приходил в редакцию в белых хлопчатобумажных брюках и тонкой рубашке, к концу же рабочего дня становился похож на пятнистого далматина». Киплинг высоко ценил профессионализм и предприимчивость своего нового главного редактора, Робинсон — наблюдательность, умение общаться с местным населением, доскональное знание Индии своего заместителя. «Киплинг различал множество национальных групп индийского населения, которые для обычного англичанина все без разбору были просто „туземцы“, — пишет Робинсон. — Он подмечал самые занятные детали их поведения, языка, образа мыслей… Покажи ему туземца, и он тотчас же определит, из какого он сословия, какой касты, какой национальной группы, из какой семьи, из каких мест, какова его вера и чем он занимается. С каждым он находил общий язык, разговаривал на его манер, используя привычные для собеседника выражения, так что у того начинали блестеть глаза от удивления и осознанного братства, и он проникался к Киплингу полным доверием…»
Знание местных языков многое дало Киплингу-писателю. Успех его произведений для детей и взрослых во многом объяснялся экзотическими именами героев, взятыми из разных индийских наречий. Например, в любимой всеми истории Маугли Балу на хинди — просто «медведь», Акела — «одиночка», Хатхи — «сильный», бандерлоги — «обезьяний народ». Надо сказать, что красота имен заботила Киплинга куда больше, чем их точность; так, он назвал пантеру Багиру именем, означающим «тигрица», а имя Шep-хан переводится как «царь-лев». Что до самого Маугли, то его мать Ракша («демон») уверяет, что оно якобы означает «лягушонок», но ни в одном индийском наречии такого слова нет — видимо, автор изобрел его сам.
Главными достоинствами Киплинга, по мнению Робинсона, были мужество, решительность и чувство юмора. Однажды подвыпившая компания, пишет Робинсон, решила шутки ради припугнуть Киплинга и заявилась к нему домой среди ночи. Стоило зачинщику прокрасться к хозяину в спальню, как он почувствовал, что в его висок уперся ледяной ствол револьвера; непрошеные гости не замедлили ретироваться. «Он искрился восхитительным юмором, — писал Робинсон, — благодаря чему каждый момент нашей совместной работы был исполнен безудержного веселья… Когда мы начинали советоваться, как нам получше выполнить ту или иную задачу, это обычно сопровождалось взрывами хохота». Будучи любителем «практических» шуток и розыгрышей, юный Киплинг не раз разыгрывал своего друга и начальника. Робинсон вспоминает, как однажды услышал из комнаты Радди истошный крик: «На помощь! Скорее! Мне в штанину заползла змея!» Когда Робинсон со всех ног бросился другу на помощь, тот извлек из штанов, давясь от смеха… длинный кожаный ремень.
Хотя газетный репортаж Киплинг называет жанром второстепенным, именно в роли «разъездного» корреспондента, а не редактора за письменным столом он проявил себя лучше всего. Лахорская «Гражданская и военная газета» и аллахабадский «Пионер» изо дня в день бросали его, как сказали бы сегодня, в «горячие точки», регулярно печатая его репортажи о скачках и строительстве мостов, о заливавших железнодорожные пути наводнениях (когда ему приходилось проводить по несколько дней кряду под проливным дождем в составе ремонтных бригад) и деревенских празднествах, о вспышках заразных болезней, уносивших жизни тысяч людей, и массовых беспорядках, не менее губительных, чем оспа или холера. Он писал о визитах вице-королей в индийские княжества и об армейских буднях, о борьбе с разбойниками в Хайберском ущелье, о судах над убийцами, бракоразводных процессах, лепрозориях, рудниках и венерологических лечебницах. Приходилось ему и брать интервью у известных людей: однажды Киплингу пришлось, по заданию газеты, беседовать даже со знаменитым факиром, который, дабы на собственном примере доказать истинность индуистской веры, отрезал себе язык, заявив, что тот отрастет за шесть недель…
Вот откуда у Киплинга то «знание жизни», которым он в самом скором времени завоюет и критиков, и читателей — и не только Индии, но и метрополии. Когда читаешь газетные репортажи Киплинга, в глаза бросается не только близкое знакомство с индийскими реалиями, но и недюжинная наблюдательность, и отменное чувство юмора. По его газетным репортажам (см. Приложение I) видно: их автор не только (и не столько) репортер, но — писатель.
