Курцио Малапарти - Репортажи с переднего края. Записки итальянского военного корреспондента о событиях на Восточном фронте. 1941–1943
«Они очень примитивны», – отмечает капитан Целлер. Это единственное замечание не технического характера, до которого он позволяет себе снизойти. И, на мой взгляд, это суждение ошибочно: это точка зрения буржуа.
Офицер-летчик медленно затягивался сигаретой, в то же время внимательно разглядывая нас. Он с нескрываемым любопытством посмотрел на мою форму, мундир офицера альпийских стрелков. Но ничего не говорил. Мне сказали, что из этих двоих этот человек менее склонен к разговорам. Он отказался в чем бы то ни было признаваться. Плененный выглядел как человек из народа, возможно, является выходцем из крестьян. Русский был чисто выбрит, с угловатой фигурой и крупным носом. Он выпрыгнул из самолета, когда машина загорелась. Русские летчики, которым пришлось приземлиться за немецкой линией фронта, обычно оборонялись из пистолетов. Этот человек был безоружен: когда он выпрыгивал с парашютом, пистолет выпал из кобуры. Он сдался с оттенком безразличия. Офицер-танкист обладал крепким и массивным телосложением. У него было жесткое, грубое лицо, светлые волосы и яркие большие глаза. Возможно, он выходец из рабочей среды. Он с удовольствием курил, лицо расплылось в улыбке. Он взглянул на меня. Я обратился к нему по-русски. Танкист ответил, что жалеет, что попал в плен.
– Вы хотели бы воевать дальше? – спросил я у него.
Он промолчал. Потом сказал, что попал в плен не по своей вине. Он сделал все, что должен был, у него нет причин упрекать себя.
– Вы коммунист? – спросил я русского.
Он снова не ответил. После паузы рассказал мне, что несколько лет проработал на заводе шарикоподшипников в Горьком, бывшем Нижнем Новгороде. Он смотрел, как несколько солдат на скорую руку чинят двигатель. Видно, что он с удовольствием и сам бы занялся этим мотором. Русский выбросил сигарету, снял пилотку и провел рукой по голове. Сейчас он был похож на рабочего, который потерял работу.
Ближе к вечеру колонна вновь отправилась в путь. До свидания, Зайканы. Машины по самые оси вязли в грязи. Всем приходится выходить и толкать их. Мы проехали мимо длинной колонны артиллерии. Каждое орудие, каждую повозку с боеприпасами тянули шесть, а иногда и восемь пар лошадей. На бровке холма появился кавалерийский эскадрон. Фигурки верховых выделялись своими резкими очертаниями на фоне покрытого облаками неба, освещенного косыми кровавыми лучами заходящего солнца. Через несколько километров мы увидели село Шофронканы, расположенное в зеленой низине. Близлежащие холмы все еще окутывали солнечные лучи, но сама долина внизу уже находилась в глубокой тени, окропленная вечерней росой. Вдруг неожиданно в густых массах облаков послышался рев мотора самолета. На дома в Шофронканах посыпались бомбы. Потом еще и еще. Темноту под нами разорвали красные вспышки. Внезапно над краем поселка появился ярко-красный столб пламени, и от холма к холму прокатился ужасающий грохот взрыва. По моим оценкам, в налете принимали участие два или три самолета, не больше. Но теперь пурпурное небо разрезали силуэты двух немецких истребителей, которые устремились на русские бомбардировщики. Один «Мартин»[11], объятый пламенем, пошел вниз, в направлении на Братушаны. Чуть погодя к нам прибыл посыльный, который сообщил, что мост у Шофронкан разрушен и что одна из бомб попала в два грузовика с боеприпасами. Много убитых. Нашей колонне придется подождать на возвышенности, прежде чем мост будет отремонтирован. Теперь движение, несомненно, задержится на многие часы. Несколько домов в поселке горят. Несколько правее нас вели непрерывный огонь несколько гаубичных батарей; на расстоянии слышался грохот разрывов. Время от времени сквозь ночь до нас доходят звуки ружейной стрельбы. Это стреляли отставшие от своих русские. Над полями медленно поднималась бледная мрачная луна.
Глава 6
Посмотрите внимательно на этих мертвецов
Братушаны, 7 июля
Колонна снова тронулась в путь уже в полночь. Прохладный ветерок дул нам поперек дороги. Воздух был тих и прозрачен, он сверкал при лунном свете, как вода. Мы спустились с холмов в направлении на Шофронканы. На краю поселка до сих пор горело одно из зданий. На самом деле Шофронканы – это больше чем поселок, это, скорее, небольшой городок, белые здания которого видны посреди рощ цветущих ореховых деревьев, акаций и лип. Нам было приказано занять место на противоположном холме, так чтобы мы могли обеспечить оборону левого фланга большой колонны, которая сейчас втянулась в упорный бой у селения Братушаны. Нам нужно действовать быстро. Мы и так потеряли слишком много времени в ожидании, пока саперы восстановят мост. Машины тонули в грязи. Дорога, если так можно назвать эту полевую дорогу для перегона скота, была покрыта толстым слоем тончайшей пыли, которая с каждым порывом ветра превращалась в плотное облако красного цвета. Однако в некоторых местах, там, где вода все же впиталась в глинистую почву или где наш путь пересекает ручей, вязкая и липкая грязь забивалась в колеса грузовиков и гусеницы танков, которые медленно погружались в «буну», будто в зыбучие пески.
Солдатам приходится выходить и толкать машины. К яростному вою моторов добавляется их хриплое дыхание, в котором было что-то звериное.
К этому моменту луна спряталась, и ночь стала темной, как смола. В темноте в лесах и по полям рассыпались русские солдаты, которые начали охоту на нас. Над головами свистели пули. Никто не обращал на это внимания. Должно было произойти что-то более серьезное, чтобы отвлечь наших солдат-рабочих от выполнения своих непосредственных обязанностей. Пока посыльный лейтенанта Вейла вез в Зайканы приказ, его несколько раз обстреляли из пулемета. Стрелки не являлись партизанами в прямом смысле этого слова: это солдаты Красной армии, отставшие от своих. Они обстреливали наших одиночных солдат, вели огонь по флангам и тылу колонны.
Так мы приехали в Шофронканы. Переехали узкий деревянный мот, который саперы построили всего за несколько часов. Стволы деревьев, уложенные на бревенчатый настил, мост прогибается, стонет и гнется под весом машин. Жители селения бежали в леса от советских бомбежек. Остались только собаки. С яростным лаем они бегали в садиках у покинутых домов. На то, чтобы проехать через поселок, нам потребовалось более часа. Приходилось толкать и тянуть машины голыми руками. Грязь стекала по ногам, забивалась в сапоги. Очень хотелось есть. У меня осталось несколько кусочков хлеба и немного сыра.
Впереди нас ночь освещается ярко-красными вспышками разрывов бомб. Грохот взрывов тяжелых снарядов заглушал рев двигателей. Закричал кто-то из офицеров; его голос грубый, металлический, резкий. На одном из участков наша машина попала в дорожную яму, заполненную грязью. Несколько солдат устремились к нам, чтобы помочь вытянуть машину. Все напрасно. Нам пришлось ждать, пока подойдет гусеничный вездеход, возьмет нас на буксир и своей мощью освободит нашу машину из клейкой массы «буны». На дне той ямы остался мой фотоаппарат. Я раздосадован, потому что в нем находилась катушка непроявленной пленки. Я пытался успокоить себя мыслью, что все могло бы быть еще хуже. Мы миновали последние дома в Шофронканах и вновь начали взбираться в гору. Дорога становилась просто невозможной. Машины пытались забраться вверх по склону, буксовали, скользили назад. Оказалось, что гораздо проще срезать путь по диагонали через соевое поле. Широкие листья и волокнистые стебли обеспечивали хорошее сцепление колес.
