Владимир Рудный - Дети капитана Гранина
- С-сбили, ог-глушили, г-гады, - шептал он. - Ж-живой...
Алеша тащил его на "Кормилец".
- П-пусти, я сам. - Щербаковский, шатаясь, лез по сходне.
А на другой стороне дрались разведчики. Путем Камолова они прошли отмель и попали под пулемет. Они слышали, как отбивается Камолов, как кричит он, окруженный врагами: "Балтийцы в плен не сдаются!", - но когда пробились к нему, он уже погиб.
Миша Макатахин приподнял его и отнес в сторону. Разведчики сняли бескозырки. Богданыч положил свою на грудь солдата. И каждый проделал то же. "Пошли!" - приказал Богданыч.
Когда все кончилось, они вернулись туда, где лежал Камолов.
Богданыч взял свою бескозырку, но не надел. Подошел Макатахин. Подходили другие - каждый брал свою бескозырку, не надевая. Три так и остались на груди солдата, никем не взятые.
Щербаковского так контузило, что он стал заикаться. Доставленный Алешей в лазарет - в подвал разбитого дома на Хорсене, - он пролежал часа два, очнулся, увидел себя в положении больного, возмутился, едва не разнес все медицинское хозяйство отрядного врача, требуя вернуть автомат, одежду, все боевые доспехи, и сбежал в роту. Врач пошел жаловаться Пивоварову, но тот, тоже контуженный, отлеживался в Кротовой норе и сам наотрез отказался уйти на Ханко в госпиталь. Врач пошел к Гранину. Гранин вызвал Щербаковского.
- Вы что, главный старшина, анархию в моем отряде разводите? Силой прикажете укладывать вас в постель?
- Т-оварищ капитан! Я ж не яз-ыком д-олжен стрелять, автоматом...
- Не нашего ума дело. Врач не пускает - и точка.
- Так он же хирург, его д-дело резать. П-усть язык от-трежет, а в-оевать даст.
- Язык вам подрезать не мешает. Да!-Гранин вспомнил и заговорил грозно: Что за волонтера вы к себе взяли?
- Д-доброволец, товарищ капитан. М-не жизнь спас. Отец г-герой, погиб в финскую. М-ать в ок-купации. С-сирота... Храбрый...
Гранин не прерывал красноречия Щербаковского. "Эх, безотцовщина!" вспоминал он и свои скитания в гражданскую войну.
- Паспорт у него есть?
- Д-аже комсомольский б-билет! - обрадовался Щербаковский. - Орел х-лопец. Рулевым на б-буксире служил.
- Поезжайте на Ханко. Оформите там парня, как положено.
- Раз-решите ид-ти?
- Идите. Только мальчонку, чур, беречь. Как его звать?
- Г-орденко Алексей.
Гранин махнул рукой, и счастливый Щербаковский выбежал из Кротовой норы.
Из всего Хорсенского архипелага - так матросы прозвали свои владения - у противника остались два острова: Эльмхольм и Фуруэн. Нельзя было считать защиту западного фланга надежной, пока не захвачены эти два острова. Кабанов приказал Гранину взять последние звенья, замыкающие фронт архипелага.
Фуруэн трудно назвать островом. Узкая, вытянутая с юго-востока на северо-запад скала в шторм походит на полузатонувший корабль. Кругом складчатые шхеры, острые обломки гранита торчат из воды; под водой песчаные мели, каменистые банки. Трудно плавать даже на шлюпках. Гранин приказал Богданычу проверить, какие силы противник держит на Фуруэне.
Под утро Миша Макатахин, помощник и правая рука Богданыча, подгреб вместе с ним на шлюпочке к шхерам с северо-востока и высадил товарища на гранитный валун, облюбованный еще днем. Здесь Богданыч должен был провести день, наблюдая за Фуруэном.
- Трудно будет - ты тихонько перебирайся с камня на камень или вплавь, я буду ждать тебя за той скалой, - шептал Макатакин. - А выдержишь - вечерком подгребу. - Он осторожно опустил забинтованные тряпьем весла в воду, оттолкнулся от валуна и исчез; Богданыч остался один.
Правее должна быть складка, издалека как черная борозда, морщинка на сером граните. А нашел ее в полутьме - обрадовался: да тут целое ущелье с нависшим над водой карнизом, достаточное для матроса такого малого водоизмещения, как он. В шторм, пожалуй, зальет с головой. Хорошо, если тихий будет денек. Богданыч вжался под карниз. Стало зябко. Штаны и серый халат поверх бушлата намокли. Сырость пронизала все тело. Спасали огромные болотные сапоги, подаренные Граниным, а Гранину, говорят, Кабановым, - генерал носил сорок пятого размера обувь.
На Фуруэне проснулись - отчетливо слышны голоса, Богданыч посмотрел в сторону: спокойная гладь воды внезапно вздулась округлым холмом. Холм рос, приближался, переливаясь и становясь круче. Богданыч набрал побольше воздуху, сжал губы, закрыл глаза. Волна проглотила и его, и валун, рассыпалась, но набежала другая. Она опала, и свет затмило что-то зеленое. Разобрал не сразу: борт шлюпки. Зеленый борт уходил, открылась вся шлюпка. В профиль видны заросшие лица гребцов; хорошо, что не шарят глазами по воде. Волны теперь не пугали Богданыча: он знал, что это от шлюпок. Он вглядывался в Фуруэн. Где там живут они? Много ли их?.. Снова - зеленая волна, потом еще и еще: идут шлюпки. Богданыч осмелел, высунулся: да, три шлюпки полны солдат.
"Фуруэн для них перевалочная база!"
Час, другой, третий лежал Богданыч, все яснее представляя себе, что делается на Фуруэне. Донеслось бренчание котелков. У них уже обед. И на Хорсене, наверно, дежурный по камбузу раскладывает по бачкам кашу из гречневого концентрата, а Иван Петрович требует особо намасливать и без того жирную и вкусную кашу для Алеши, поскольку тот еще птенец.
Когда на залив опустился туман, Богданыч с трудом сдвинулся с места. Но выполз он из-под карниза свободнее, чем вполз: возможно, похудел за эти часы. Он встал, постоял, качаясь, шагнул в воду и опустился на камни: надо скинуть сапоги, ватные штаны и понести в руках.
Когда он вылез на сухой и жгучий от холода камень, где его ждал Макатахин, то скосил в кривой улыбке рот и сказал:
- А все же удобно, Миша, иметь малое водоизмещение...
Выслушав донесение Богданыча, Гранин позвонил Кабанову и попросил разрешения немедленно захватить Фуруэн. Кабанов разрешил, и Гранин тут же отправил к Фуруэну Щербаковского и его матросов, приказав действовать внезапно и, главное, без шума. Богданыч и Макатахин пошли провожатыми.
В ожидании результатов опасной вылазки проходила ночь. Гранин несколько раз вылезал из Кротовой норы и взбирался по каменистой тропе на хорошо замаскированную вышку, где стояли стереотрубы и телефоны. То здесь, то там вздрагивали и мельтешили огоньки, доносился недолгий, но частый стук пулеметов. Вахтенный наблюдатель тотчас докладывал, где и кто ведет огонь. Гранин вполуха слушал доклады наблюдателей, он смотрел в ту сторону, где находился этот чертов Фуруэн и где должен был действовать Щербаковский.
Связной с Фуруэна пришел перед рассветом, когда Гранин собрался посылать туда на выручку лейтенанта Фетисова. В Кротовую нору пролез, еще не отдышавшись от бега, юноша в кирзовых сапогах, в перепачканных глиной брюках и в аккуратном бушлатике, который он успел, прежде чем войти, отряхнуть. Низкий потолок вынудил его пригнуть голову, хотя ему очень хотелось стоять перед Граниным прямо. Ленточки с якорьками на концах свесились вперед, золотая надпись на ленточке при свете коптилки выглядела тускло, с трудом прочтешь стертые временем и морской водой буквы: "Сильный". А литые, надраенные латунные пуговицы горели даже во тьме, их подарил Терещенко.
