Джин Сэссон - Содружество Султаны
Как сомнамбула, я прошла к лучшей части нашего дворца, к недавно великолепно отделанным комнатам, украшенным живописью, гобеленами, западноевропейской антикварной мебелью. В прошлом году мы с Каримом наняли малайзийского дизайнера, который с энтузиазмом принялся за работу. Он взял команду строителей, которые снесли старые стены, поставили арочные окна и соорудили куполообразные потолки, к которым устремлялись высокие колонны, сделав в этих помещениях еще и потайные комнаты. Все гармонировало и по цвету, и по текстуре: персидские ковры, шелковые портьеры, мраморные полы, которые идеально подходили к итальянской и французской антикварной мебели. Сочетание арабских орнаментов и арок, выполненных в традициях Центральной Европы, а также роскошь современного итальянского искусства создавали совершенно уникальную романтическую интимную обстановку, предмет внимания и зависти наших царственных родственников.
Пройдя через огромную гостиную, я попала в сигарную и винотеку, в которой обнаружила одну из наших филиппинских служанок, вытиравшую пыль на винных полках красного дерева. Резким тоном я велела ей заняться чем-нибудь другим, а сама начала считать бутылки. Я обрадовалась, обнаружив, что Карим значительно пополнил наши винные запасы. Я насчитала более двухсот бутылок различных водок и около шестидесяти бутылок других крепких напитков.
С легким сердцем я прошла в прохладное помещение, целиком отделанное дубом и специально построенное для хранения нашей винной коллекции, в котором поддерживалась определенная температура и влажность. После двухсотой бутылки я прекратила считать.
У нас действительно хорошие запасы, решила я. Мои мысли потекли в опасном направлении. Наверняка Карим не заметит пропажи нескольких бутылок с разных полок. Пока я рассматривала нашу внушительную коллекцию, меня стали одолевать знакомые искушения. Моя клятва о воздержании легко была забыта. Я спрятала две бутылки шотландского виски под просторным халатом и, дав себе слово, что выпью всего один стаканчик, поднялась по винтовой мраморной лестнице в свои апартаменты.
Оказавшись у себя, я сразу же заперла двери и с любовью стала гладить похищенные бутылки. После чего я выпила виски в надежде, что таким образом мне удастся избавиться от навязчивого образа страдающей Муниры.
Через двадцать четыре часа я очнулась от звуков взволнованных голосов где-то совсем рядом со мной. Я открыла глаза от пощечин, которые ощутила на своем лице. Я услышала, как кто-то выкрикивал мое имя:
— Султана!
Я увидела склоненное надо мной обеспокоенное лицо Сары.
— Султана! Ты слышишь меня?
Я встревожилась. Физическое мое состояние было ужасным. Я решила, что попала в автомобильную аварию и теперь приходила в себя после комы.
Я слышала, как плакала Маха:
— Мама, проснись!
Сара успокаивала мою дочь:
— Слава богу, Маха, она еще жива.
Пытаясь как-то прийти в себя, я заморгала. Я хотела что-то сказать, но не могла произнести ни слова. Я слышала, как испуганные женские голоса что-то кричали на смеси филиппинского, тайского и арабского языков. Мысли как в тумане проносились в моей голове: странно, почему все эти болтливые женщины собрались в моей спальне?
Слабым голосом я спросила сестру:
— Что случилось?
Сара нахмурилась. Казалось, она подыскивала нужные слова:
— Султана, как ты себя чувствуешь?
— Плохо, — сказала я и потом повторила свой вопрос: — Что случилось?
Заглушая остальных, раздался громкий голос Амани, который с каждым словом набирал силу:
— Мама, ты совершила серьезный грех.
Задыхаясь от рыданий, Маха закричала:
— Заткнись! Я говорю тебе, заткнись!
Слова Амани оглашали комнату:
— У меня есть доказательства. Вот они!
Я повернула голову и увидела, что Амани в обеих руках держала по пустой бутылке из-под виски, которыми она яростно размахивала.
— Мама пила! — кричала она. — И несомненно, Святой Пророк проклянет ее за этот грех!
Сара повернулась к Амани, лицо ее было мрачным:
— Амани, дай мне бутылки, а затем, пожалуйста, выйди из комнаты!
— Но…
Сара осторожно взяла бутылки из рук Амани.
— А теперь, дитя, делай то, что я говорю. Выйди из комнаты.
Кроме отца Амани больше всех других любила и уважала тетю Сару. И сейчас она подчинилась, но, уходя, на прощанье выкрикнула угрозу:
— Я все расскажу папе, как только он приедет.
Я была в шоке, а от слов дочери мне совсем стало плохо.
Сара осторожно положила пустые бутылки у спинки кровати и взялась за дело.
— Всех прошу покинуть комнату.
— Только не я! — заскулила Маха.
— И ты тоже, Маха.
Наклонившись, чтобы меня поцеловать, Маха зашептала:
— Не переживай из-за Амани. Я знаю, как заставить эту дурочку молчать.
Мой взгляд, вероятно, выражал некоторое недоверие, так как Маха пояснила:
— Я ее напугаю, что скажу всем ее друзьям, будто она носит облегающие платья и заигрывает с мальчишками.
И хотя это все было неправдой, я знала, что такая угроза подействует на Амани и заставит ее задуматься, поскольку у нее была репутация истинной мусульманки, не способной совершить ни одного греха. Я понимала, что все это ложь, но также осознавала всю серьезность моей нынешней ситуации, узнай только Карим о моей слабости. Поэтому я не стала ничего выговаривать Махе, а слабо улыбнулась ей, что она вполне могла принять за знак пусть и вынужденного, но все же одобрения.
Выходя из комнаты, Маха с трудом открыла тяжелую деревянную дверь, которая никак не поддавалась, так как все наличники двери были разбиты.
Сара, заметив мой вопросительный взгляд, пояснила:
— Поскольку ты не отвечала на все наши крики, я приказала одному из водителей взломать дверь.
Слезы унижения навернулись мне на глаза.
— Султана, ты лежала как мертвая, — сказала Сара, беря салфетку и обтирая мне лоб. — Я боялась худшего, — добавила она с тяжелым вздохом. Затем она взяла стакан томатного сока и заставила меня выпить его через соломинку.
— Ты не отвечала, и я так напугалась, что ничего уже не соображала. — Она взбила мои подушки и села рядом со мной на кровать. Глубоко вздохнув, она сказала: — Султана, а теперь ты должна рассказать мне все начистоту.
Хотя Сара казалась спокойной, я ясно видела, что она была страшно огорчена, и это отражалось в ее темных глазах. Считая, что такой испорченный человек, как я, заслуживает только смерти, я разрыдалась, сотрясаясь всем телом.
Сара гладила меня по лицу и руке. Тихим и спокойным голосом она сказала горькую правду:
