Аркадий Мильчин - Человек книги. Записки главного редактора
– Ты заразный! Не подходи к нам!
Мой жалкий лепет, что я уже здоров и незаразный, действия не возымел. И пришлось мне, глотая слезы обиды, удалиться в наш отгороженный от двора садик и там играть с самим собой. Чувство несправедливости переживалось очень остро, и именно благодаря нему сохранился в памяти злополучный коклюш.
Тузик и Васька
Мой главный домашний друг детства – Тузик, небольшая собачка рыжей масти, с острой лисьей мордочкой и слегка выпуклыми глазами. По размерам она была близка к комнатным собачкам, чуть больше нашего кота Васьки.
Взяли мы Тузика щенком у Масловых[4]. У них была такого же размера белая собачка, звали ее, кажется, Дэзи. Она и ощенилась нашим Тузиком. Ульяна Алексеевна Маслова утверждала, что Дэзи – породистая собака и что ее порода зовется «звонок». Никогда и нигде я не встречал такого названия собачьей породы. Наверно, все же Тузик был потомственный «дворянин» с примесью благородных кровей. Единственное, что отвечало названию его мифической породы, – это звонкий лай на самых высоких нотах.
Любовь Тузика ко мне, его преданность мне выражались очень непосредственно, когда я возвращался из школы. Он обычно в это время сидел на крыльце, наблюдая за жизнью улицы. Увидев меня издали, он бросался мне навстречу, бешено виляя хвостом – одно из выражений собачьей радости и счастья. Когда расстояние между нами сокращалось метров до десяти, он, повизгивая, начинал ползти ко мне на животе – следующая, более сильная степень собачьей радости и счастья. Хвост при этом молотил тротуар изо всех сил. За два-три метра до меня он в порыве захлестнувшего его чувства переворачивался на спину и визжа приветствовал меня всеми четырьмя лапами и хвостом. Когда я подходил к нему впритык, он вскакивал, кружился вокруг меня, подпрыгивал. Знаю, что он хотел лизнуть меня в лицо, чтобы я окончательно и бесповоротно убедился, как сильно он меня любит.
Сидя на крыльце, Тузик облаивал многих проходящих мимо людей, но не всех, не каждого. Особенно он возненавидел одного пожилого еврея, ходившего мимо нас в синагогу. На него Тузик лаял так яростно, что тот пожаловался на Тузика маме, а затем предпочел проходить мимо нас по противоположной стороне улицы. Должен сказать, что в этом человеке в самом деле было что-то неприятное, и видел это не только Тузик, но и я. Думаю, что он осложнил свои отношения с собачкой то ли потому, что стал по вредности своего характера дразнить ее, то ли потому, что угрожал ей, а может быть, даже пихнул ногой. Впрочем, не исключено, что Тузик со свойственной многим собакам проницательностью ощущал в этом человеке дурные наклонности и качества.
Никого Тузик никогда не кусал, но лаял он так громко и звонко, что невольно внушал некоторое опасение: «А вдруг набросится и укусит?»
К величайшему огорчению нашего семейства, Тузик очень осложнял жизнь гостям нашего дома. Стоило гостю, впервые приехавшему к нам, т. е. мало знакомому Тузику, встать ночью по нужде, как Тузик, верный страж, поднимал лай, бросался гостю в ноги и немало тем его смущал. Перебудив всех и поставив гостя и хозяев в неудобное положение, Тузик, подчиняясь успокаивающим словам, умолкал и укладывался клубком на свою подстилку в кухне, где у него в углу стояло также блюдце для еды.
Иногда я брал Тузика с собой на прогулку в Дубовую рощу или на Днепр, где он с удовольствием плавал. Однажды на пути туда с нами случился казус, заставивший меня основательно поволноваться. Дорога от нас в Дубовую рощу, расположенную недалеко от Днепра, и далее к Днепру пролегала по обрывистому берегу небольшой речки Московки. Обрыв был крутой, но не слишком высокий – самое большее в два средних человеческих роста. Мне, однако, тогда (а было мне, наверно, лет 10–11) такая высота казалась горой. Тузик предпочел спуститься к самой кромке воды, а не бежать рядом со мной по дорожке сверху. Так мы и следовали параллельными курсами: Тузик по узкой кромке у воды, я – по дорожке над обрывом. Но вскоре Тузику надоело бежать в отдалении от меня, и он попытался взобраться наверх по круче. Не тут-то было. Он скатывался обратно к воде и стал лаем выражать свое недовольство и призывать меня на помощь. Что было делать? И спуститься страшновато, и Тузика жалко. Я сначала попытался пойти обратно, чтобы дойти до места, где обрыв только начинался, не был таким крутым и где Тузик мог без всяких усилий подняться на дорожку. Но Тузик мой маневр не понял и продолжал крутиться возле места, где он предпринял неудачную попытку восхождения. Тогда я не выдержал и, цепляясь за чертополох и кусты, почти на пятой точке спустился вниз, взял Тузика на руки и выбросил его на дорожку. Затем, обдирая руки, стал карабкаться наверх сам. В конце концов мне это удалось. И воссоединенная парочка продолжила путь к цели своей прогулки без всяких приключений.
С котом Васькой Тузик жил дружно. Они иногда даже ели из одного блюдечка одновременно.
Погиб Тузик незадолго до войны. Пес он был любвеобильный. Однажды доставил мне немало переживаний. Я увидел, как он после успеха в своих любовных забавах буквально склеился со стороны хвостов со своей возлюбленной и каждый из них стал тянуть в свою сторону, причиняя, видимо, боль другому. Я растерялся, не знал, что предпринять. Видел такую картину впервые. Через некоторое время любовники расцепились, и каждый побежал в свою сторону, а я облегченно вздохнул.
Нелегкая занесла Тузика в стаю собак, добивавшихся успеха у сучки. На беду Тузика, в стаю затесался волкодав, который никому не хотел уступать первенства. А храбрый Тузик тоже не сдавался. Тогда волкодав набросился на него, и Тузик пал, разорванный пополам клыками безжалостного соперника. Об этом нам рассказали видевшие гибель Тузика соседи. Забрать то, что осталось от Тузика, вышел папа. Он и захоронил останки моего любимца. Это сейчас я хладнокровно пишу о случившемся, а тогда весть о гибели Тузика потрясла меня. Я сказал маме:
– Не пускай ко мне дедушку! – а сам отправился переживать свое горе на веранду, где и пролежал до позднего вечера, отказавшись от обеда и ужина.
На кота Ваську я мало обращал внимания. С Тузиком можно было говорить. Видно было, что он многое понимает. Кошек же из-за того, что они не понимали слов, я не жаловал, считая их существами низшего сорта. Но у Васьки были достоинства, которыми даже я не мог не восхищаться. Он вскакивал на раковину и пил воду из-под крана. Свои большие и малые дела он справлял в унитаз в уборной. Взбирался на край унитаза, садился, как человек, и – пожалуйста. Причем никто его этому не учил. Мы с гордостью демонстрировали способности Васьки гостям, если был подходящий момент.
