Анри Труайя - Грозные царицы
Дворец этого всемогущего властелина располагался в самом центре Санкт-Петербурга, посреди роскошного парка на Васильевском острове. Для того чтобы перебраться на другой берег Невы, пока еще не был построен – специально для него – мост, Меньшиков использовал весельную шлюпку с каютой, обитой изнутри зеленым бархатом. Причалив к противоположному берегу, Александр Данилович пересаживался в позолоченную, разукрашенную гербами карету, на передней стенке которой сияла княжеская корона. Шестерка лошадей в расшитых золотой и серебряной нитью попонах малинового цвета были впряжены в чудо на колесах, представлявшее собой истинное произведение искусства и обеспечивавшее владельцу, кроме эстетического наслаждения и удовлетворения непомерного тщеславия, еще и необычайный комфорт на дороге. В любой, даже самой короткой поездке по городу карете Меншикова предшествовали многочисленные гайдуки. Его сопровождали также два пажа, ехавших верхом, пара придворных, гарцевавших у дверей кареты, и шестеро драгун, замыкавшие шествие и бесцеремонно разгонявшие зевак.[22] Никто в столице не обставлял свои передвижения по ней с подобной пышностью. Петр молча страдал от этого хвастовства, которое с каждым днем еще немножко отодвигало в тень фигуру настоящего царя, о котором, как ему казалось, даже народ, и тот уже и не вспоминает. Расставляя ловушку за ловушкой, хитрец Меншиков дошел до предела: дождавшись дня, когда император присягнет перед гвардией, он объявил о том, что отныне, из соображений безопасности, Его Величество не станет больше жить в Зимнем дворце, а переберется в его, меншиковский, дворец на Васильевском острове. Все удивились подобному решению, при котором самодержавный государь оказывался словно бы под стеклянным колпаком у временщика, но никто не решился протестовать. Главные противники – Толстой, Девиер, Головкин – были своевременно отправлены в ссылку новым хозяином России, остальные промолчали.
Устроив Петра – правду сказать, с роскошью – в своем дворце, Меншиков мог следить за тем, с кем тот встречается. Заграждения, поставленные им у дверей императорских покоев, преодолеть было невозможно. Только теткам юного царя, его сестре Наталье и нескольким людям из особо доверенных лиц разрешено было навещать мальчика. Среди этих последних были назначенный воспитателем Петра вице-канцлер Андрей Иванович Остерман, инженер и генерал Бурхард-Кристоф фон Минних, граф Рейнгольд Левенвольде, бывший любовник Екатерины I и наемный агент герцогини Курляндской, шотландский генерал Ласси, который служил в России и сумел предупредить беспорядки после смерти императрицы, и, наконец, неизбежный и неисправимый герцог Карл-Фридрих Голштинский, все еще одержимый идеей вернуть Шлезвиг в семейную копилку. Меншиков обработал каждого из них – выговорами, наставлениями и подкупами, добиваясь все той же цели: пусть они подготовят его будущего зятя к тому, чтобы он лишь числился императором, отдав окончательно всю власть и ведение всех дел в руки тестя. Доверив этим людям воспитание безрассудного и импульсивного подростка, главное, чего Меншиков добивался от наставников, – привить тому вкус к пребыванию в обществе и лишить его всякой склонности действовать. Идеальный зять, по представлениям Меншикова, должен был быть образцом никчемности и хороших манер. Не имеет значения, что он необразован, ничего не понимает в политике, – лишь бы умел держаться на приемах. Окружению Его Величества было строго-настрого приказано дать мальчику-императору поверхностное образование, ни в коем случае не углубляясь ни в одну область. Большая часть новоиспеченных менторов, одобряемых Александром Даниловичем, приняла его условия, смирилась с ними, но некоторые – самые дипломатичные, осторожные и дальновидные – уже начали потихоньку сопротивляться.
В то время как Меншиков считал партию выигранной, вестфалец Остерман собрал вокруг себя тех, кого раздражали кичливость и наглость нового диктатора. Они уже давно заметили глухую враждебность Петра по отношению к его предполагаемому тестю и тайком поддерживали в этом своего монарха. Вскоре – соблюдая глубокую конспирацию – собралась группа заговорщиков, к которой присоединились сестра императора Наталья и обе его тетки – Анна и Елизавета. Поставленный в известность самими конспираторами о существовании заговора с участием родственников царя, герцог Карл-Фридрих Голштинский пожелал присоединиться к ним и сказал, что, как и они, охотно станет сражаться за объявление полностью дееспособным Петра II, особенно если такое освобождение государя от зависимости будет сопровождаться признанием его прав на Шлезвиг и, разумеется, на Швецию. Как раз в это время Елизавета обручилась с другим представителем Голштинского рода – Карлом-Августом, двоюродным братом Карла-Фридриха, кандидатом на трон Курляндии и епископом Любским. Это обстоятельство привело к еще большему усилению решимости голштинского клана сбросить ярмо Меншикова и освободить Петра II от унизительной для него опеки.
Увы! 1 июня 1727 года молодой епископ Карл-Август умирает от оспы. И сразу же, совершенно внезапно, у Елизаветы не остается больше не только никакого возлюбленного, но и вообще надежды выйти замуж. Снова – после отставки, полученной ею от Людовика XV, пусть и при других обстоятельствах, она теряет претендента на свою руку и сердце, конечно, не такого великолепного, как король Франции, но все-таки тоже обеспечивавшего вполне почетное положение для русской великой княгини. Елизавета полностью обескуражена таким ударом судьбы и, испытывая невероятное отвращение к Санкт-Петербургскому двору, она удаляется вместе со своим зятем Карлом-Фридрихом и сестрой Анной в замок Екатерингоф, который расположен неподалеку от столицы в огромном парке, окруженном каналами. В этой идиллической обстановке Елизавета хочет попробовать забыть о преследующих ее несчастьях, поддерживаемая любовью близких людей.
В самый день отъезда этой троицы Меншиков устраивает во дворце на Васильевском острове ослепительно пышный праздник в честь помолвки своей старшей дочери Марии и юного царя Петра II. Невеста, усыпанная бриллиантами и прочими драгоценными камнями, получала в связи с этим событием титул Светлейшего Высочества и гарантию годовой ренты в тридцать четыре тысячи рублей из государственной казны. По отношению к Елизавете Меншиков проявляет себя куда более скаредным и выдает царевне, чтобы смягчить суровость судьбы по отношению к ней, «компенсацию за траур» в размере всего-навсего двенадцати тысяч рублей.[23] Но Елизавета хочет выглядеть в глазах всего света безутешной невестой. Она полагает: сам факт того, что она засиделась в девичестве до восемнадцати лет и что в ней могут быть заинтересованы лишь те, кого волнуют политические амбиции, – сам по себе этот факт есть свидетельство участи такой жестокой, с какой долее мириться она не может. К счастью ее, друзья царевны настроены решительно. Они срочно принимаются искать в России и за границей замену Карлу-Августу, не уступающую ему по достоинствам, и находят – как раз в ту пору, когда гроб с телом покойного только-только доставлен в Любек. Новый предлагаемый Елизавете претендент на ее руку – родной брат усопшего Карл-Адольф Голштинский, а кроме него, ей намечают в мужья графа Морица Саксонского, побочного сына курфюрста Августа II, и еще кое-каких знатных дворян, чьи заслуги легко было удостоверить.
