Игорь Оболенский - Четыре друга эпохи. Мемуары на фоне столетия
Я согласился. И Армен Борисович свое слово сдержал.
— Юбилей-шмугилей. Не буду отмечать. Зачем? Мне говорят, чтобы подарки получить, машину. Я бы хотел получить машину. Но мучиться и устраивать шумные торжества. Лечение не должно быть мучительнее болезни. Все-таки 70 лет — это вам не шутки. Я прекрасно понимаю свои возможности. Сколько смогу пробежать и сколько после этого мне надо посидеть.
Фраза «Старик с молодой душой» — ерунда. Все равно существует великий закон природы, и наши попытки объединить яблоко со сливой обречены. Я должен реально понимать, сколько мне лет. Девять лет назад бросил курить, вообще не пью, у меня все расфокусируется сразу. Ну разве что немножко виски могу, грамм 70-100.
— Не жалеете, что не выходите больше на сцену?
— Для меня нет разделения понятий — кино и театр. Есть роды образа, а они происходят одинаково. А кино. Буду предельно циничен — там лучше платят. А сейчас для меня это важно. Хотя работать и в кино стало трудно.
Не зря же умные люди высчитали, что рабочая смена должна длиться 8 часов. А в кино бывает теперь и по 12, а то и вовсе с утра и до утра. Потому что надо сегодня сериал закончить, а завтра уже выпустить на экран. Мы, к сожалению, становимся свидетелями печального эксперимента, что из этого выходит. Опять-таки есть закон природы — надо сперва зачать, затем выносить и только потом родить. А если клизмами поторопить процесс, то и ребенок уродом родится. Но не мне судить.
— Вы снялись в 300 фильмах. Получается, у вас 300 детей. Есть любимый?
— Я вам не скажу. Потому что сам не знаю. Иногда забываю даже о существовании какой-то роли. Включаю телевизор, там идет фильм, а я и забыл, что в нем снимался.
Чего я вам буду рассказывать. В случае моего откровения вы или удивитесь, или тактично спросите: «А почему?» И мне дня не хватит, чтоб вам все объяснить.
Я 50 лет проработал в театре — это неприлично много.
И за это время понял главное: настоящее (в искусстве, я имею в виду) — выше быта, выше добра и зла. Это некое подаренное человеку Господом Богом душевное состояние. Радуга. Уж извините, что так красиво получается.
Настоящее нельзя объяснить. «Я люблю тебя, потому что.» — это наука. А просто «Я люблю тебя» — это искусство.
Как и десять лет назад, интервью пришлось прервать. Правда, в этот раз в кабинет заглянула не жена Армена Борисовича — она сейчас живет в американском Далласе, где теперь дом Джигарханянов. И не обед стал причиной перерыва. Теперь актер обедает исключительно в театральном буфете, где, как мне рассказали в театре, предпочитает винегрет и куриную лапшу.
Просто к народному артисту заявились телевизионщики, уговорившие его накануне грядущего юбилея ответить на несколько вопросов.
— Вам трудно быть откровенным?
— Я счастливый, потому что могу пооткровенничать с вами от имени персонажа. И вы никогда не догадаетесь, что думаю об этом я сам. Могу петь, а когда меня начинают оценивать, отвечаю, что это не я, а мой герой поет. Поэтому и говорю, что я — клоун. Это самое точное определение. Никто же не знает, когда и от имени какого персонажа я говорю.
— А от имени какого персонажа вы говорите сейчас?
— Вы хотите разоблачить все мои 70 лет и чтобы я вам рассказал, когда я пил пирамидон, а когда цианистый калий? Я этого и сам не знаю. Уже не боюсь говорить, что я — счастливый человек. Потому что мне довелось пережить мгновения восторга. Это чисто физиологическое состояние.
— Чем вы живете сегодня?
— У Данте есть такая фраза: «Земную жизнь пройдя до половины, я оказался в сумрачном лесу». Тогда половиной жизни было 35 лет, следовательно, полная жизнь — это 70. Данте говорит, что это время праведника. А дальше — самое страшное. Дальше — пустыня. Вот этим живет Армен Джигарханян. Все — суета.
— Ваше главное занятие сейчас — ваш театр?
— Да. Задумали сейчас делать Шекспира.
— Думаете, классика не надоела?
— Важно, как ее делать. Существует на свете человек, который не знает сюжет «Отелло»? Ну, хотя бы то, что он в конце ее задушит за этот сопливый платок? А все равно идут и смотрят. Потому что у каждого из нас есть своя проблема, хотя мы даже можем и не подозревать о ее существовании.
И всего две вещи способны на эту проблему воздействовать — церковь и театр.
Бывает же, что все вроде в порядке — денег заработал, с друзьями хорошо посидел, домой пришел. А на душе что-то не так! И врачи тут не помогут. А театр и церковь — да.
Мне вот очень жаль, что я не могу идти в театр как в церковь, потому что это моя работа. Хотя все равно часто хожу в театр. Сам не играю, но мне интересно смотреть на других. Не казните меня за то, что я сейчас скажу. Но тот театр, который мы имеем, обладает лишь семью процентами тех возможностей, которые ему присущи. А вообще они у него невероятны.
И та масса, которую мы называем зрителями, тоже несовершенна. В зале есть 3–4 человека, которых бормашина со сцены задела. Остальные просто не хотят подключаться.
Я очень люблю смеяться, люблю дурачиться. Мне вчера друг из Америки звонил, анекдот рассказал. «У меня два брата, у обоих имя начинается на Ш — один Шашик (Сашик), а другой — Шерош (Сережа)».
А нас сейчас так смешат, что я смотрю и не понимаю, над чем надо смеяться, что там смешного. А знаете, почему? Потому что бездарно. И сейчас подавляющее большинство из происходящего — бездарно. Антон Павлович Чехов сказал, почему это происходит. Потому что мы — навоз.
— На родине в Ереване часто бываете? Скучаете?
— Бываю часто, но скуки никакой нет. Пока, по крайней мере. Наверное, я — человек одинокий. Мои радости — кот Фил, я в нем нуждаюсь. В моей жене нуждаюсь. Не стану сейчас объясняться в любви. Я-то знаю, что это так. А по Еревану слез нет. Хотя мне и говорят: «Подожди-подожди, придет время и будешь обливаться слезами». Не знаю, может и придет такое время.
— Вашим первым выходом на сцену была роль всего с четырьмя словами. Помните их?
— Конечно. «Товарищ капитан, вам телефонограмма».
— И с тех пор фамилия Джигарханян не сходила с театральных афиш. Кстати, вы знаете, что она означает?
— Джигяр — дословно «печенка». То ли арабское, то ли турецкое слово. Но там есть еще окончание «хан», которое означает «хозяин».
На востоке очень любят говорить про душу. Грузины произносят «джигаро», то есть душевный человек. Так что фамилию можно переводить как нам выгодно. Или я — хозяин печеночной, или — хозяин души.
— Что для вас сегодня является наивысшим счастьем?
— Не скажу. Потому что не знаю. Самые, наверное, примитивные вещи. Здоровье. Чтобы все, кто мне очень дорог, были со мной. Я боюсь их потерять. У Тете есть гениальная фраза про старость: «Все, что было близко, — отдаляется».
