Валерий Золотухин - Секрет Высоцкого
Что-то пытался сказать Володя. «Вы меня слышите?» – я только и успел разобрать. В общем, позор. Никому Володя уже не был нужен, публика была при почти скандале. Ей давали «Тартюфа», и она была счастлива – все-таки это ведь исключительный случай, артист Высоцкий вышел извиняться, ему можно было выразить из зала свое «фэ». Перед ней (публикой) расшаркались и сейчас покажут премьеру, а пока она с шумом повскакала с мест и кинулась в буфет.
Весь театр начал растаскивать по углам «Галилея» и тащить «Тартюфа», как на абордаж, каждый пытался что-нибудь развязать, растащить, завязать, приволочь – публика в буфете, ее нельзя задерживать.
А Володя ушел с Татьяной, его встретил пьяный Евдокимов, обхамил Татьяну, она вернулась в театр, где шла премьера. Спектакль шел в лучшем виденном мной варианте – Зайчик был на самой высокой высоте. После спектакля открыли шампанское.
Володя накануне был очень пьян после «10 дней» и какой-то бабе старой на улице говорил, что он «располосует себе вены, и тогда все будут довольны». Говорил про Есенина, старуха, пытаясь утешить, очень обижала: «Есенин умер, но его помнят все, а вас никто не будет помнить» и т. д. Было ужасно больно и противно все это слушать.
Мы все виноваты в чем-то. Почему нас нет рядом, когда ему плохо? Кто ему нужен, кто может зализать душу его, что творится в ней – никто не знает. Господи!!! Помоги ему и нам всем!!! Я за него тебя прошу, не дай погибнуть ему, не навлекай беды на всех нас!!!
14.11.1968
Завтра опять в 6 подъем и съемка ответственной финальной сцены – «Посадка на лошадь»[39], и я не могу рисковать. Я еле стою на ногах, а если не посплю, у меня будут красные глаза. Только бы завтра не подвел Высота.
Смотрели генералы наш почти фильм. Сразу стали критиковать, и в основном меня, мою игру. Зам. министра сказал, что «ты меня извини, но вот этот Рябой[40], он тебя перекрыл… он сильнее, умнее… У тебя философия зыбкая… Истина, власть – тут что-то ты запутался, а у него все ясно». Они перепутали сценарные недочеты с моими.
В фильме-детективе «Хозяин тайги» (1968), снятом по повести Бориса Можаева, они сыграли главные роли и пели вместе.
Милиционер Сережкин – Валерий Золотухин, Рябой – Владимир Высоцкий. Именно во время съемок этого фильма Высоцкий написал одну из лучших своих песен – «Охота на волков».
15.11.1968
Снимали посадку на лошадь. С утра Володя был в форме, потом дошел. Как появляется компания киношных артистов – туши свет.
18.11.1968
У Полоки обсуждали план письма в ЦК коллектива артистов, работающих по созданию киноленты «Величие и крах дома Ксидиас». Ему инкриминируется, что мы, артисты, работали под каким-то гипнозом, он затуманил нам мозги и мы бессознательно поддались его формалистическим тенденциям. Хотел Полока или нет, но в картине заняты лучшие артисты ведущих театров, от лауреата Ленинской премии Толубеева до артистов с Таганки —Высоцкого и Золотухина.
21.11.1968
19-го во время «Послушайте!» состоялась беседа Высоцкого с шефом, где шеф ему пригрозил вдруг: «Если ты не будешь нормально работать, я добьюсь у Романова[41], что тебе вообще запретят сниматься, и выгоню из театра по статье».
Володя не играет с 8 ноября. Последний раз он играл Керенского. Сегодня «Пугачев». Завтра «Галилей». Господи, сделай, чтобы все было хорошо.
23.11.1968
Вечер. После «Галилея». Володя без голоса, но в порядке. Вывешена репетиция «Галилея», говорят, Сева Шестаков[42] и даже Хмель. Дай Бог! Но мне жаль Володьку, к нему плевое отношение. Но ничего не выходит, надо укреплять позиции. Театр колотит от фокусов премьеров. Никто, кроме шефа, не виноват в этом. Если он стоит на принципах сознательного артистического общества, нельзя одним и тем же потрафлять, надо растить артистов, давать хоть какие-то надежды попасть в премьеры и другим. Вообще я устал и пишу черт знает что. Каждый должен думать о своей судьбе сам, разумеется, не делая большого разрыва между собой и интересами театра.
24.11.1968
З. Высоковский[43] в яблочко Петровичу сказал:
– Раньше вам было далеко не все равно, кто будет играть Шен Те[44], теперь вам все равно, кто будет играть Галилея.
25.11.1968
Мы обыватели, мы серость, волей чьей-то оказавшиеся рядом с явлениями. Не то же ли есть и мой друг Высоцкий? Мы греемся около его костра, мы охотно говорим о нем чужим людям, мы даже незаметно для самих себя легенды о нем сочиняем. И тоже ждем – вот случится что-нибудь с другом нашим (не приведи Господь), мы такие воспоминания, такие мемуарные памятники настряпаем – будь здоров, залюбуешься. Такое наковыряем, что сам Высоцкий удивится и не узнает себя в нашем изложении. Мы только случая ждем и не бережем друга, не стараемся вникнуть в мрачный, беспомощный, одинокий, я убежден, мир его. Мы все меряем по себе: если нам хорошо, почему ему должно быть плохо?
Шеф говорит:
– Зажрался. Денег у него – куры не клюют… Самые знаменитые люди за честь почитают его в дом к себе позвать, пленку его иметь, в кино в нескольких сразу снимается, популярность себе заработал самую популярную и все ему плохо… С коллективом не считается, коллектив от его штучек лихорадит…
И шеф, получается, несчастный человек по-своему.
Невнимательны мы друг к другу и несчастны должны быть очень этим, а мы и не замечаем даже этого.
У моего Зайчика жестокое сердце, или он делает вид, что так. Сейчас говорили о том, что я написал выше:
– Зачем ты этот бред сивой кобылы пишешь? О ком легенды, какие легенды?! К Высоцкому ли невнимательны? Если бы невнимательны, его бы давно в театре не было…
А что такое «в театре», что такое «театр», почему он должен почитать за счастье свое присутствие в нем, а не наоборот? Это ведь ужасно больно сознавать, что кто-то может сказать, что «мы внимательны к нему, иначе его давно бы в нашем коллективе не было». Как это грустно все!!!
30.11.1968
Высоцкий, по его словам, был у профессора клиники им. Семашко. Признали порез (его слово), разрыв связок. Нужно делать операцию, на полгода уходить из профессии. И вчера он не играл «Послушайте!», а сегодня шеф сказал, что в 9 часов у него был концерт.
Это уже хамство со стороны друга.
Позвонил Губенко, отказался играть сегодня Керенского. Уговаривали Власова, Глаголин[45], наконец, шеф. Коля бросил трубку: «Не приеду, и точка». Шеф предупредил меня: «Возьми текст, повтори, придется играть вечером».