Валерий Болдин - Крушение пьедестала. Штрихи к портрету М.С. Горбачева
Я все чаще поражался тому, как долго он засиживался на работе. Горбачев читал множество записок и справок, различные документы и в то же время помнил десятки различных статистических данных. Неплохо оперировал всем, что слышал от ученых, специалистов. В те годы Горбачев рос довольно быстро. Прогрессировал он и в наиболее уязвимой его сфере — культуре. Семья, видимо, поставила задачу приобщаться к музам. Два-три раза в месяц супруги отправлялись в театр, посещали достопримечательности Золотого Кольца — древнейшие памятники вокруг Москвы. Но говорил он об этом редко, впечатлениями от увиденного, как правило, не делился. Оценок спектаклей и игры актеров не давал. И вообще домашние дела, простые человеческие отношения были им закрыты для всех на амбарный замок. Главным в жизни с 9 до 21 часа была работа, стремление подняться выше, получить признание.
М. С. Горбачев по-прежнему внимательно следил за своей внешностью, часто менял костюмы, тщательно подбирал сорочки, модные галстуки и шикарную обувь. Эта забота о своей внешности нередко меня удивляла: как можно при таком объеме работы еще и ежедневно менять галстуки, не забыть тщательно подобрать их под костюм и сорочку. Во всем этом я видел проявление какой-то неудовлетворенной страсти бедной юности, жажду наверстать упущенное.
В начале ноября 1982 года обстановка в Центральном Комитете партии достигла вершины напряжения. В стране шли тревожные процессы. Несмотря на все усилия, многие решения Политбюро повисали в воздухе и не воплощались в жизнь. Люди разуверились, тщетно ожидая серьезных перемен.
Многие отлично понимали, что Л. И. Брежнев уже не может руководить партией и страной. На коротких заседаниях Политбюро ЦК, продолжительность которых все сокращалась, Брежнев сидел с отсутствующим видом, не совсем понимая, где он находится, кто и зачем собрался в зале. Чаще всего он читал подготовленную помощником записку, напечатанную очень крупными буквами на специально приспособленной для этого пишущей машинке. Иногда сбивался, произносил одни и те же фразы и, видимо сознавая свою беспомощность, жалостливо смотрел на людей. Чтобы скорее завершить эти мучения с выводами и предложениями, Черненко помогал закончить заседание, и все быстро соглашались, с тревогой покидая зал заседаний Политбюро.
Время меняет людей. Хорошо помню Брежнева еще Председателем Президиума Верховного Совета и в 1964 году, когда его избрали генеральным секретарем ЦК КПСС. Был это крепкий и сильный мужчина, веселый и остроумный человек, знавший наизусть много стихов и прибауток, большой жизнелюб.
Когда Д. Ф. Устинова в 1965 году избрали секретарем ЦК КПСС, Л. И. Брежнев неожиданно спустился из своего кабинета двумя этажами ниже и зашел посмотреть, как устроился на новом месте Д. Ф. Устинов. В практике тех лет такого еще не бывало, и все видевшие это были приятно удивлены демократичностью генсека. В то время Л. И. Брежнев, как говорили люди его окружения, вообще держался просто, часто звонил своим соратникам, секретарям ЦК компартий республик, крайкомов и обкомов. Был он терпим и доброжелателен со своим окружением — помощниками и секретарями. Еще работая в Казахстане, выезжал на природу, приглашая с собой семьи своих помощников и охранников. Да и позже до болезни был открыт для своих соратников.
Но болезни и старость подкосили его, хотя он, до конца не сознавая своего состояния, все еще играл роль генерального секретаря, Председателя Президиума Верховного Совета, Верховного Главнокомандующего Вооруженными Силами страны и прочая и прочая. Скорее его роль играло окружение.
Увлечение иметь боевые награды превратилось в манию. Мне рассказывали хорошо знавшие Брежнева люди, что он в последние месяцы своей жизни заплакал, когда узнал, что его собираются наградить не «Золотой Звездой» Героя Советского Союза, так как такую награду уже получил недавно, а орденом. И пришлось высоким мужам на ходу перестраиваться, зачитывать якобы заранее подготовленный указ о высоком награждении, хотя перед этим все было решено иначе.
Роковую роль для партии и страны сыграло его пристрастие к снотворным препаратам. Я не могу утверждать, что это были наркотики, хотя некоторые специалисты говорили, что они оказывают схожее действие. Но то, что через некоторое время после их приема он впадал в заторможенное состояние, это факт. Сначала это было желание врачей улучшить его самочувствие, но скоро пристрастие к допингам стало постоянным, болезненным. Леонид Ильич требовал от медиков все больших доз лекарств. Ему говорили, сколь разрушительное воздействие они оказывают на здоровье, пытались обмануть, давая по форме и цвету похожие таблетки, не содержащие губительных веществ. Однако он, как кошка за валерьянкой, гонялся за настоящими препаратами. Видимо, в конце концов раскусив обман, стал искать другие пути их добычи. Ю. В. Андропов поручил службе безопасности выгребать из его карманов все лишние лекарства и следить за тем, что принимает их подопечный. Но Брежнев стал получать их от работников министерств иностранных дел, внешней торговли, а позже от Щелокова, Цвигуна, Тихонова, которые были готовы услужить ему во всем. Сонное, полусознательное состояние генсека видели все окружающие.
Впрочем состояние здоровья Л. И. Брежнева по-настоящему беспокоило далеко не всех. Его соратникам нужен был символ. И они, сговорившись, поддерживали и даже всемерно раздували его авторитет. Мои товарищи из сельхозотдела ЦК рассказали мне об отношении Брежнева в последний период жизни к написанным ему докладам. На одну тему готовилось два, а то и три варианта. Когда все было готово, авторские группы приглашались к Брежневу, и он начинал с того, что спрашивал, чья речь короче. Ее и брали за основу, читали текст вслух. Сам он читать не любил, да и замечаний делал мало. Короткая речь, как правило, принималась, и генсек шел с ней на трибуну. Участников подготовки речей и докладов Л. И. Брежнев как-то отмечал, благодарил, нередко делал символические подарки. В. Г. Афанасьев показал мне однажды швейцарские часы из желтого металла с дарственной надписью Л. И. Брежнева на задней крышке. Таким подарком гордились, как памятью об участии в совместной работе.
Однажды участники подготовки доклада для М. С. Горбачева намекнули мне, что в память о нелегком многодневном труде неплохо бы принять «спичрайтеров» и поблагодарить за работу. Он отказался. Тогда я попросил подписать несколько экземпляров изданного доклада и подарить тем, кто вложил свои мысли, душу и сердце в большую работу. Он нехотя взял экземпляра четыре книги и небрежно написал: «Тов. /имя рек/ с уваж. М. Горбачев».
