Давид Азио - Ван Гог
Интерьеры галерей дома Гулиль имитировали жильё покупателей и показывали полотна в обстановке, близкой к той, в какую они попадут у будущих владельцев. В этом мире, где царили дерево, тёмная обивка стен и тусклое освещение, Винсенту и предстояло начинать свой путь живописца.
Но он, должно быть, рано догадался о тогда ещё не свершившейся революции в живописи, из которой его дядя Сент сумел извлечь немалый доход. Ему удалось сделать на ней целое состояние, украшением которого стало замечательное собрание картин. Он приобрёл апартаменты в Париже, особняк в Нейи, дом в Ментоне и на склоне лет особенно сблизился со своим братом пастором, к которому всегда был привязан. В Гааге он жил на улице Принсенхаг в доме, рядом с которым построил галерею для своей коллекции. Но у него было два, возможно, связанных одно с другим, слабых места: отсутствие наследника и подверженность «кризисам», или «припадкам» депрессии, которые приводили его в состояние полной апатии. На одной из фотографий в его взгляде чувствуется что-то безумное.
Когда с ним случалось такое, он уезжал в Ментону отдохнуть, затем возвращался на север, мучимый предчувствием нового кризиса. Слабое здоровье вынудило его преждевременно отойти от дел, но при этом он остался одним из крупных акционеров дома Гупиль и продолжал следить за художественным рынком.
В его положении было естественным обратить внимание на племянников, особенно на старшего из сыновей пастора, носившего такое же, как у него, имя. Уже давно, посещая брата, супруга которого была сестрой его жены, он заводил с Винсентом и Тео разговоры о художественном рынке, о работе коммерсанта и видел в Винсенте своего преемника и наследника.
Загадочная школьная неудача Винсента дядю врасплох не застала. Почему бы мальчику не начать карьеру уже в юные годы, как это сделал когда-то он сам? И он предложил устроить племянника в гаагский филиал дома Гупиль, который так долго был его собственным магазином и галереей. Родители испытали облегчение, и Винсент приобщился к одной из традиционных в его семье профессий. Ради этого дядя Сент учредил в заведении штатную единицу ученика, и в июне 1869 года 16-летний Винсент отправился в Гаагу.
Наверняка из деликатности спросили и его согласия, но отказаться он не мог. Если он и чувствовал себя как «чужой всем», ему всё же не хотелось быть сыном, «за которого пришлось бы стыдиться»…
С самого начала работы в этом магазине у него зародилась страсть к живописи, столь же неожиданная, сколь и глубокая.
В Гааге подросток жил на пансионе в семье Рос, близких знакомых Ван Гогов. Он усердно занялся новым для него делом и вскоре открыл в себе любителя, знатока, а потом и фанатика живописи.
Конечно, он тогда был знаком с произведениями только старых мастеров, выставленными в музеях, а также с работами «хорошего вкуса» художников гаагской школы, которых продвигал на рынок его дядя, и совсем не знал ни импрессионистов, ни тех художественных споров, что волновали Париж. К тому же его приобщение к живописи, если не считать изучения музейных собраний, вполне вписывалось в круг интересов начинающего торговца произведениями искусства, но он нашёл для себя в этом новый источник переживаний и озарений, источник, из которого он стал черпать со свойственным ему увлечением, превосходившим все меры разумного.
Позднее в письме из Лондона брату Тео, который в 1873 году избрал ту же профессию, он раскрыл суть этого увлечения в одной фразе, подведя итог четырёх лет работы: «Продолжай как можно больше ходить пешком, любить природу, поскольку именно так можно научиться всё лучше и лучше понимать искусство. Художники, те понимают природу; они её любят и учат нас видеть» (1).
Винсент обозначил здесь связь между пешей прогулкой и живописью. Приехав в Гаагу, он вновь обрёл и перенёс в область эстетических впечатлений то бесконечное наслаждение, что давали ему его уединённые прогулки, – наслаждение, окрашенное после школьной неудачи меланхолией. Эстетическое восприятие оживляло, концентрировало или выявляло его прежние ощущения, позволяло заново пережить радость любования картинами, которые ему нравились, – теперь же он изъявлял её открыто, выполняя при этом некую признанную общественную функцию, подтверждаемую денежным жалованьем. Его увлечённость не знала пределов, как будто он вернул себе потерянный рай. Он убеждался в том, до какой степени зрение этих молодых живописцев, их впечатления, ощущения похожи на его собственные, но он учился видеть и наперекор им и ещё полнее наслаждаться своими пешими прогулками в окрестностях Гааги, в те времена небольшого города, окружённого деревнями и возделанными полями. Ветряные мельницы, каналы, отражающие переменчивый свет бескрайнего неба Голландии, пляжи Схевенинга – между этими пейзажами и теми, что Винсент видел на полотнах живописцев, как своих современников-гаагцев, так и старых мастеров, например Рёйсдала, он находил много общего.
Эта страсть, которую с известными оговорками можно считать естественной для торговца картинами, у Винсента вскоре переросла в манию, ставшую в итоге несовместимой с его положением коммерсанта. Его письма, относящиеся ко времени его работы в компании Гупиль, пестрят глаголом «видеть»: «Главное, пиши мне всё о картинах, которые ты видел; рассказывай о том, что тебе показалось красивым» (2). «Всегда извещай меня обо всём, что ты сам видел, мне это всегда приятно» (3). «Но, прежде всего, говори мне побольше о том, что ты видишь» (4).
Письма изобилуют такого рода замечаниями и наставлениями. Винсент посещает музеи, вернее сказать, прилежно изучает их собрания, осматривает выставки, часто курсируя ради этого между Гаагой и Амстердамом. Жадность, с которой он приобщался к миру живописи, была безмерна, его познания в этой области, умножаемые покупкой гравюр, были поразительны для такого молодого человека.
«Старайся увидеть красивое так часто, как только можешь, – писал он Тео. – Большинство людей не находят достаточно красивым то, что видят». «Ниже я пишу имена художников, которых особенно люблю». Следует список примерно из шестидесяти имён современников Ван Гога, многие из которых давно забыты! «Но я могу продолжать в этом духе сколько угодно; потом ещё последуют все старые мастера…» (5)
Можно подумать, что читаешь рассуждения Виктора Гюго: у Винсента та же эстетика, что и у автора романа «Отверженные», который вышел из печати менее чем за десять лет до этого. Гюго заявлял об отказе от всякой критики. «Мне достаточно одной страницы, одного стиха, одного слова, чтобы полюбить автора», – писал он. У Винсента был такой же подход к живописи.
