Георгий Агабеков - Секретный террор
Однако в беседах с ней я не знал, как лучше приступить к этой щекотливой теме, и часто сидел в задумчивости.
— Что ты все думаешь? — как-то спросила Люся в один из таких моментов.
— Да так, дела, — ответил я уклончиво.
— Я вообще замечаю, что ты в последнее время что-то много думаешь. К чему-то готовишься. Поделись со мной, скажи, в чем дело? — продолжала она.
— Ах, что говорить! Все равно ведь не сможешь помочь!
— А может быть, и смогу. Я ведь не такая уж дура. Говори, в чем дело. Заговор какой-нибудь, что ли? — спросила она с любопытством.
Тогда я решился раскрыть перед ней карты и предложить работать для ЧК. Но прежде чем я начал свою речь на эту тему, я как-то машинально спросил:
— Скажи, Люся, кого ты больше любишь, белых или красных?
— Как тебе сказать, — задумчиво ответила она, — к белым я отношусь равнодушно, а красных я ненавижу всей душой.
Я был огорошен искренностью ее ответа. Значит, она должна ненавидеть меня. Хорошо, что она не знает, что я тоже коммунист, тем более — чекист.
Я молчал. Я не мог больше и думать о вербовке ее в информаторы ЧК.
— Скажи, верно ли я угадала, что ты подготавливаешь восстание? Я ведь тоже могу помочь в этом деле, — продолжала она.
— А чем ты могла бы помочь? — задал я вопрос.
— А что нужно! Я же не знаю. Скажи, что нужно делать? — приставала она.
— Ну, что бывает нужно для восстания? — уже равнодушно говорю я. — Конечно, люди, деньги и оружие.
— Я могу помочь тебе людьми, — вдруг выпалила она.
— Как, какими людьми? — в тревоге спросил я.
— Видишь ли, — начала она, — здесь, в лесах, сейчас скрывается очень много красноармейцев-дезертиров. Это в большинстве крестьяне из окрестных деревень. Их мобилизовали в армию и хотели отправить на Польский фронт, а в то же время их хозяйства подвергают всевозможным реквизициям. Узнав об этом, они убежали со службы и скрываются в лесу. Я их часто встречаю, так как их семьи приносят для них хлеб сюда, а я уже передаю им в лес. Ах! Если бы ты слышал, что рассказывают они и их семьи о коммунистах! Ты бы их так же возненавидел, как я, — продолжала она. — Их сейчас в лесу около полусотни человек. Они хотят подобрать еще столько же, достать оружие и начать партизанскую войну против большевиков.
Я сидел ошеломленный и слушал. Оказывается, тут у меня под боком организовывается банда для борьбы с советской властью. Я чекист и поэтому должен немедленно доложить об этом в ЧК. Я должен раскрыть и арестовать эту группу. Да, но Люся! Как быть с ней! Что будет с ней, если я донесу? Ведь ее тоже арестуют. Мало того, возможно, что и расстреляют. А ведь она же не знала, кому доверилась! Наконец, она мне нравится, может быть, даже я ее люблю. Что делать?
— Ну, что же ты молчишь? — оборвала Люся мои мысли. — Хочешь, я познакомлю тебя с ними?
— Подожди, посмотри, нужно подумать, — ответил я. Я больше не мог сидеть в ее комнате. Я должен уйти и в самом деле подумать. Немного спустя я попрощался и вышел из монастыря на улицу.
Уже ночь. До дома далеко — километра два. Холодный, ледяной ветер поднимает снежную пыль и носит ее по пустынным улицам. Я шел и, не чувствуя холода, по привычке кутался в шинель. Шел и обдумывал только что слышанное. Доложить в ЧК или нет? Чувство долга боролось с чувством к женщине, к человеку. Мысли в голове путались. Ах, если бы можно было с кем-нибудь посоветоваться, поделиться. Но с кем? Чем я гарантирован от того, что мои друзья также не работают для ЧК? Даже Люся. Не второе ли это испытание со стороны ЧК! Я лег спать, не придя к какому-либо решению.
Утром, как обычно, я пришел на службу в ЧК. Поздоровавшись, я занял свое место и, раскладывая бумаги, посмотрел в сторону уполномоченного Корякова. Он также смотрел на меня ласковым, немного смеющимся лицом. Точно он знал о моем вчерашнем приключении. Знал о моем душевном состоянии и подбадривал меня своей улыбкой.
Это был момент, когда я почувствовал, что вопрос для меня решен. Я должен немедленно сообщить ему о дезертирах. Я чувствовал, что я должен принести в жертву не только Люсю и свои чувства к ней, но, если потребуется, и самого себя. Ведь на то я и коммунист-чекист, призванный защищать революционные завоевания пролетариата.
— Товарищ Коряков, у меня к вам важное дело, — сказал я, подсаживаясь к нему. И я пересказал ему мой разговор с Люсей во всех подробностях.
— Хорошо, напиши рапорт и заведи агентурное дело. Приготовь все к двенадцати часам, чтобы я успел доложить Хромцову.
Я написал рапорт и, подписав его, вложил в папку, на которой большими буквами вывел: «Агентурное дело, дезертиры, кличка Люся».
Коряков вернулся улыбающийся и довольный.
— Тебе придется разрабатывать это дело дальше. Пусть их соберется побольше. За это время постарайся установить с ними связь и выясни точное место их пребывания, их намерения и, главное, нет ли у них связи с контрреволюционными партиями, — приказал Коряков, возвращая дело.
— Слушаю, — ответил я.
Вечером я опять у Люси. На этот раз я уже сам наводил ее на разговор о дезертирах.
— Да вот двое из них скоро придут сюда. Если ты хочешь, я тебя познакомлю с ними, — предложила она.
Я с равнодушным видом согласился.
Спустя короткое время пришли дезертиры. Молодые крестьянские парни, одетые в черные деревенские полушубки и меховые шапки. Только американские ботинки да обмотки напоминали об их пребывании в армии.
Мы сидим за столом, пьем морковный чай без сахара и беседуем. Они мне сразу доверились. Живут они в лесу на заброшенной лесопилке. Жизнь опасная и нелегкая. В свои деревни показаться не смеют. Ненавидят комбеды, которые разорили их хозяйства в деревне. Решили бороться с большевиками.
— Вот только плохо с оружием, — говорит один. — У нас всего три винтовки. Добиваемся оружия. Как только пополнимся, так начнем бить большевиков. Может быть, вы поможете достать оружие? — спросил он меня.
Я ответил, что оружие, может быть, я сумею добыть из воинской части, где я служу.
— Но я боюсь, что у вас может оказаться шпион, который потом меня и выдаст, — добавил я.
— Да что вы. Там все наши ребята. Вот приходите к нам и увидите сами, что за ребята, — пригласили они.
И мы тут же условились, что в следующее воскресенье они опять придут сюда за продуктами и поведут меня в лес показать своих ребят.
Закинув мешки с сухарями за плечи, они ушли.
Уже спускались сумерки, когда в следующее воскресенье я вышел из монастыря в сопровождении знакомых дезертиров. Выйдя за ограду, мы направились к опушке леса. Долго мы шли вдоль опушки, пока наконец свернули в лес и пошли по протоптанной снежной тропинке. Кругом стоял высокий стройный сосновый лес. Тишина. Я шел за быстро идущими спутниками. Прошли, наверное, около двух верст в глубь леса. Внезапно из темноты раздался голос:
