Василий Минаков - Командиры крылатых линкоров (Записки морского летчика)
Женька вздыхает. Я тоже. Не о любви к дальней разведке, конечно. Или касается и разведки это одной своей стороной? Уж больно красив он, летчик Евгений Лобанов! Не говоря — за штурвалом, а вот и так. Раскинулся среди поля на бесприютной осенней полыни — от подвигов отдыхающий богатырь. Полы реглана раскинуты — черные крылья, — грудь круто выгнута, ветер шевелит густой темно-русый чуб. Взгляд в небо — недвижный и чуть нездешний, будто в тоске по частичке души, где-то забытой в неведомых далях.
— Я, что ль, ее выбирал...
Ясно, она его, а за что? Летчик отменный, может и остальное все лучше многих, но как в разведку, так первым — его. Украдкой оглядываю грудь его, плечи.
— Ребята у меня молодцы, — угадывает он мои мысли.
— Ну, у них все же нагрузка...
В досаде сдвигает брови. Летчик с плаката, ни дать ни взять. Только вот этого и не хватало, этой вот складки между бровей. Ишь, как тут и была! Ни на минуту, должно быть, не сходит с лица во всех его многочасовых полетах...
Приподымает голову, звучно выплевывает изжеванную былинку. Смотрит с сомнением мне в глаза.
— Или не пробовал с ними местами меняться?
Чувствую, что краснею. Черт! Так в самом деле салагой прослыть недолго.
— И как? — он же и выручает.
Пробовал, ясно, в воображении. Со штурманом всего проще — в полете он перед глазами. Впереди всей машины висит в плексигласовом конусе, один над немыслимой высотой. Пулеметные очереди, осколки — как дробью по птичьей клетке. И от прицела не оторвись. У меня хоть штурвал — громоотвод нервных токов. Тоже [44] себе не хозяин на боевом курсе, однако у штурмана и того нет. Не говоря о стрелках — те и вовсе... Одно дело — сам едешь, другое — тебя везут.
— Первое время больше всего боялся — вдруг кто с зарубки слетит. В дальнем, сам знаешь...
Нервный предел, кто не знает. Димыч на что был мужик, а и то в лазарет угодил к концу лета. Ладно, заметили вовремя — начал хандрить... Мысленно выстраиваю коротенькую шеренгу — летный экипаж Лобанова: штурман Иван Копенко, стрелки Александр Гудзь, Алексей Лихачев. Ребята как ребята, до командира всем далеко.
— Это и вся забота?
Переваливается на бок, приподымается на локте. Долго смотрит мне прямо в зрачки посветлевшими, без тени мечтательности глазами.
— Или не знаешь?
— Знаю, Женя. Думал, привычка..
Отворачивается, сжав зубы. Смотрит в небо, в глазах тоска. Вдруг вскидывается рывком, выдернув из-под меня край реглана.
— Привычка? Да? К черту привычку! Понял?!
В первый раз его вижу таким. Вспоминаю свою тоску в дальних полетах. Как ни хитри с собой, ни бодрись... Живучая машина наш Ил-4, низкий поклон всем ее творцам. Но и у нее есть пределы. Страшно вспомнить, на чем приходилось порой доковыливать до своих. Выносила. Но не на тысячу ж километров! А на воду сесть, с парашютом спуститься... Лучше смерть, чем фашистский плен...
— К черту, понял? И тебе не советую привыкать!
— Можешь не беспокоиться, — усмехаюсь. — Потому и спросил. Это ты, что ль, без глаза вчера вернулся?
Отмякает. В углах губ насмешливые морщинки.
— Фара — пустяк. В плоскостях сколько глаз понабили...
— Не над Констанцей? [45]
— Типун тебе! Не пробились — кисель овсяный... Пошарили вдоль побережья Крыма. У Судака накололи самоходку с парой «охотников» в охранении, влепили ей эрэс в борт...
— Задымила?
— А то как! Штурман у меня молодец. Характер!
— Это и ценишь в нем больше всего?
— Так это ж и есть — все.
Пожалуй, так. Остальное приложится, если чего не хватает.
— Значит, только и остается?.. — задаю непонятный как будто вопрос.
— Только! — для Женьки-то он понятный. — В оба смотреть! Всем экипажем! Насмерть! Восемь, десять часов подряд... Ребята меня понимают.
Насмерть, как не понять. Тем более, если Лобанов сам говорит. Незаменимый в полку разведчик, «коршун Констанцы». Заново вглядываюсь в него. Мягкий, отзывчивый...
Садится, стряхивает с реглана комочки земли, травинки.
— Погоду, наверно, дали. Замаскировался тут, не найдут...
Я сижу лицом к поселку и вижу: от домика штаба, точно пчела от улья, отрывается торопливая легковушка, скользит по-над рытвинами грунтовой бензовозной дороги; от нее, в свою очередь, отделяется щуплая фигурка связного...
— Ну вот и поговорили, — словно увидев все это спиной, подымается Женька. — Вчерашнее задание никто же не отменял.
Подпоясывается, щегольски заламывает фуражку.
Красив, красив!
Рост, плечи...
Характер. [46]
Не только разведка
25 ноября в полк поступил приказ нанести торпедный удар по транспорту «Ташкент» в Феодосии. Досадно чуть не до слез: наше судно, родное, советское, довоенная гордость транспортного флота. Но что поделаешь? Немцы спешно ремонтировали его, чтобы использовать для доставки своих войск и вооружения в районы предстоящих боев.
Задачу поручено было выполнить трем экипажам второй эскадрильи. Способ атаки — торпедный удар. Давно экипажам полка не приходилось действовать в качестве «низких» торпедоносцев. Однако погодные условия не оставляли выбора. Для торпедоносцев же низкая облачность — как раз находка.
Разведку погоды выполнил капитан Федор Клименко: на всем маршруте нижний край облаков не поднимается выше пятидесяти — ста метров. С экипажами была тщательно отработана схема подхода к цели и атаки.
Группу вел опытный командир эскадрильи майор Дмитрий Минчугов со своим штурманом, признанным мастером бомбовых и торпедных ударов майором Петром Будановым. Ведомыми летели также испытанные в боях экипажи — старшего лейтенанта Ивана Василенко и моего старого товарища по 36-му авиаполку лейтенанта Василия Андреева.
Он и рассказал мне потом, как все происходило.
— Как бы не жарче было, чем, помнишь, в августе, когда мы с тобой бомбили там корабли...
Долетели они нормально, через два часа пробили облака. Феодосийская бухта, порт... Минчугов подает команду «Атака».
Снизившись до двадцати метров, торпедоносцы устремляются к цели. Навстречу — ураганный огонь! Снаряды рвутся не только в воздухе, но и на поверхности моря. Водяные колонны чуть не до облаков частоколом [47] огородили порт. То и дело исчезает видимость. Трудно не только поразить цель, но даже и сбросить торпеды так, чтобы они попали в промежуток между молами, ограждающими порт с моря.
Минчугов и Андреев атаковали с дистанции восемьсот метров. Крутым противозенитным маневром вышли из зоны огня. Торпеда Минчугова взорвалась у стенки защитного мола; взрыв андреевской увидеть не удалось.
