Татьяна Тарасова - Четыре времени года
Чайковская, встав раньше, уже проклинала меня, мой костюм, Лейк-Плэсид и комнату, где нам предстояло мучиться две недели. Номер, где жила Ира с Наташей Бестемьяновой, оказался свободнее, а нам повернуться было негде.
Мое последнее выступление в паре с Георгием Проскуриным
С первых же тренировок стало ясно: в парном катании все ожидают великого противостояния. Каждые полчаса американскую пару показывали по телевидению. Как они летом отдыхали, как тренируются, как катаются, Каждый день выходили газеты с фотографией Бабилонии. Были удачно сняты их самые эффектные элементы произвольной программы. Показывали программу и Иры с Сашей,
показывали сзади или сбоку или в самом невыгодном куске произвольной программы. Мне становилось просто страшно. И судьи все начали поговаривать, что Бабилония им нравится, что это новый стиль, что американская пара будет впервые серьезно бороться с советской, хотя они до Лейк-Плэсида никогда еще не сталкивались на соревнованиях с Родниной.
За три дня до начала соревнований арбитры нашли три ошибки в произвольной программе Родниной. Ошибки, то есть элементы с нарушением правил в незначительных и проходных частях программы, начали показывать по телевидению. И объяснять публике, и объяснять судьям (а судьи порой та же публика), что за них надо снижать оценки. Я попросила выключить в блоке, где мы жили, телевизор, запретила приносить к нам газеты и что-либо говорить по этому поводу.
Меня вызвали к руководству советской делегации, поинтересовались, не собираюсь ли я поменять программу. Я ответила, что за три дня, конечно, могу ее изменить, но это создаст неуверенность у спортсменов, а они должны катать то, что тренировали. Все это я горячо переживала, Разговор шел и с нашими судьями. После этих бесед я лежала пластом, у меня такая особенность, когда какие-нибудь неприятности, я ложусь. Ходила только на тренировки. Чайковская в подобной ситуации все время бегает. Она убегает в шесть утра и возвращается за полночь — и все бегом, а я нет, я должна лежать и не могу ни с кем общаться. Я была в таком тяжком состоянии, что боялась — не передастся ли оно и спортсменам.
Они тренировались нормально, и в общем-то я была в них уверена. Я была убеждена в своей правоте. Для меня по сей день эта ситуациия самая сложная в жизни, сложная в выборе правильного решения. Но ребята обо всей этой кутерьме и о моих муках не знали. Я не пускала их на тренировку Бабилонии, хотя посмотрела сама. Осталась после наших занятий в зале. Американцы катались хорошо — это была последняя тренировка перед короткой программой, и именно в этот день Гарднер начал падать, исполняя флипп. Я сидела очень близко, около бортика, и ясно видела, что он очень нервничает и с собой совладать не может. Не сделав ни одного прыжка, он ушел с тренировки. А села я специально гак, чтобы они меня видели.
Бабилония и Гарднер пришли на тренировку Родниной и Зайцева, пришли тоже всего один раз, сидели на самом верху, незаметно, но я их увидела и сразу сказала Родниной: «Вон забились в угол, сейчас истрепят себе все нервы и уйдут минут через пятнадцать». Так оно и вышло. Роднина была в ударе, и эта тренировка американцев погубила. Они через пятнадцать минут встали и ушли. Четверти часа им оказалось достаточно. Роднина производила на них впечатление, как удав на кролика. Еще с Японии, Они морально не созрели, чтобы обыграть Роднину,
До старта я никуда не ходила, в последний день ни с кем не общалась. Я вообще не люблю с кем-нибудь беседовать перед соревнованиями. Вечером мы пришли во дворец. У входа толпа. Ира идет в людском коридоре, сосредоточенно опустив голову, впечатление такое, будто она одна в пустой шахте. Подступиться к ней никто не рискнул.
Я другие пары не вышла смотреть — силы в себе копила. Силы были нужны, чтобы вместе с ребятами программу катать. Пошла посмотреть только разминку Гарднера. Вылезла из-под телевизионной камеры — на катке Лейк-Плэсида никуда никого не пускали — и таким образом оказалась в проходе. Справа от меня судьи сидели, а надо мной расположилось руководство ИСУ (Международного союза конькобежцев). На разминке Гарднер упал пять раз. Он упал с волчка, флиппа, перебежки, Он не мог ни разу поднять партнершу в поддержку. И судьи сидели как парализованные, и зал молчал, мне стало даже жутко. Не надо было быть специалистом, чтобы увидеть, как он психически подавлен. Уже закончились шесть минут разминки, а американцы снова выходят на поддержку, Впервые в моей практике спортсмены перекатывали отведенное время, и судьи даже не шевелились, никто не дает гонг. И снова поддержка срывается. Я кричу наверх Валентину Николаевичу Писееву, который входит в состав ИСУ от нашей страны: «Время, протест. Подавайте протест». Он бежит вниз, к судьям, но те, как бы очнувшись, дают гонг. На секундомере — шесть минут двадцать три секунды. Я сразу поняла — шансов у чемпионов мира нет никаких. Из этого состояния спортсменов вывести трудно, почти невозможно.
Бабилония — Гарднер катались третьими в группе сильнейших. Они вышли на лед, когда объявляли оценку предыдущих. Она выходит первой, он за ней... и у борта падает. Поднимается, хихикает, а коньки из-под него снова уезжают, ноги перестают слушаться, он белый как мел. Потом говорили, что Гарднер был с травмой. Но это все чушь, нас, тренеров, обмануть невозможно, мы видели, что с ним делаетя Бабилония берет его за руку и выводит к красной линии. Тут же он поворачивается и убегает со льда, тренер держит, не выпускает его. И все это видят, и я стою рядом, в проходе. Гарднер рвется, тренер его держит, все это происходит очень быстро, Бабилония поворачивается и видит, что партнера нет рядом, его ужа нет на льду, и начинает рыдать. Едет к нему и рыдает. У каждого фигуриста есть две минуты на выход, и они начинают его уговаривать, но он вырывается и все же убегает. Больше я его не видела.
Зал молчит, весь увешанный плакатами: «Бабилония лучше Родниной», «Гениальные спортсмены», «Бабилония — Гарднер — лучшая пара».
Я понимаю, надо что-то делать, подобная ситуация может вывести из равновесия кого угодно. Я лечу к Родниной, перед дверью, что ведет в женскую раздевалку, несколько раз глубоко вдыхаю-выдыхаю и спокойно вхожу. В раздевалке уже вся американская команда рыдает. Роднина сидит злая, спрашивает: «Что там делается?» — «Ничего не делается,— отвечаю,— Бабилония — Гарднер с соревнования снялись. Тебе все нервы перепортили, а сами на старт не вышли».— «Как не вышли?» — «Вот так. Видишь, до чего ты их своей тренировкой довела».— «Ну, погодите,— взорвалась Ира,— я всем покажу, как надо кататься. Иди успокой Сашу».
