Семён Пегов - Я и рыжий сепар
Отступление было продумано, колонне обеспечивали прикрытие, после того как цепочка проходила мимо огневой точки, «секрет» снимался и вливался в строй. Прошло минут тридцать, по моим ощущениям наш путь длился чересчур долго. Полчаса — это два с половиной километра, если в среднем темпе идти, подсчитал я. Сквозь лунный свет начали просматриваться поля, что было нелогично, мы должны выйти на блокпост рядом со Славянской ТЭС, а ее безошибочно узнаваемых труб на горизонте не предвиделось. Повод бить тревогу. Однако, не думая, что я самый умный в этой компании, я молчал, не хотелось опозориться и прослыть паникером. Так, оказалось, размышлял почти каждый, поэтому мы едва не попали в западню. Еще минут через пять — человека на три впереди меня — я услышал настороженный вопрос:
— Дед, а ты чего так сильно хромаешь?
— Нога болит… — пробурчали в ответ.
— Ты точно не отстаешь от того, кто перед тобой?
— Да я уже давно никого перед собой не вижу, иду прямо да и все, — с наивной и простецкой интонацией заявил хромой.
Тут, разумеется, от всех, кто находился в зоне слышимости, посыпались раскаленные маты. Это был провал. По цепочке передали новость в хвост колонны Мотороле, командир сразу же прибежал и не преминул наброситься на деда, который вот уже неизвестно сколько времени вел треть отряда неизвестно куда. Брань опускаем.
— Ты какого хера в машину-то не сел, старый, если у тебя нога болит? — вопрошал высоким голосом, забив на конспирацию, Мотор, — впрочем, и конспирироваться от николаевских свидомых шпионов было уже поздно, мы вышли на край деревни, в поля. Старик виновато что-то мямлил в ответ. Оказалось, что он вообще идти не может — в ноге осколок застрял, рану наскоро перемотали бинтами, пока был шок — ничего не чувствовал, а теперь боль пришла во всей ее полноте. Ситуация вырисовывалась щекотливая — Воха с большей частью подразделения ушел вперед к блокпосту у ТЭС, неизвестно, в каком именно месте наш хвост отвалился, не совсем понятно, где именно мы находимся и насколько далеко враг, плюс ко всему с нами старик, которого нужно каким-то образом транспортировать.
Деда усадили на обочину, Моторола начал терпеливо и теперь уже спокойно выуживать из него необходимую информацию:
— Сколько минут назад ты последний раз видел перед собой колонну?
— Минут пятнадцать, может, двадцать…
— Короче, где-то на половине пути. Вспоминай — после какого перекрестка?
— Кажется, раза два мы перед этим свернули вправо и начался затяжной подъем в горку. Да, на подъеме мне совсем тяжело стало идти.
— Понятно… Надо звонить Вохе, — сказал командир скорее самому себе, чем обступившим его бойцам. — А ты в курсе, отец, что вот за этим холмом? — Моторола показал на ближайшую возвышенность, которая — как бы это банально ни звучало — освещалась лунным светом в метрах пятистах от нас. — Правосеки стоят, и раскатать нас — да пусть даже прямо сейчас — им вообще ничего не стоит. Ты же в курсе, что у них снарядов как у дураков фантиков…
Сводка в общем была риторической. Моторола набрал Вохе:
— Да, у нас тут один хромой отстал от группы, перед третьим по ходу поворотом, мы вернемся, а ты выезжай обратно, чтобы нас встретить. Я ни хера не помню, куда дальше идти.
Следующие полчаса мне запомнились тем, что я поочередно с Югом (или Летом) тащили раненого деда, едва не сорвавшего успешный вывод подразделений из Николаевки. Лето (он же Юг) это делал потому, что хромой старик был из его людей, заместитель Мачете нуждался в реабилитации, хотя бы в глазах собственных подчиненных. Моторола, очевидно, и так уже составил о нем мнение. Я вызвался помогать, потому что чувствовал себя в этой толпе самым свежим, пацаны только вышли из тяжелого боя, они сами с трудом передвигали ноги, мне показалось это справедливым, никто особенно не возражал. «Тащить раненого журналистская этика не запрещает, — шутил я сам с собой, — это гуманитарная миссия». Дедовский автомат забрал кто-то из сослуживцев. На этот раз Моторола сам шел впереди и я молился, чтобы поворот, который мы проскочили, состоялся как можно скорей. Старик попался не из легких. Наконец-то мы остановились и сбились в кучу. Моторола снова набрал Вохе, сообщил, что мы на месте. Затем скомандовал сойти на обочину и распределиться по зеленке. Зеленка даже в темноте казалась жиденькой: по факту это были какие-то кусты. Очень хотелось верить, что их скупая листва упрячет нас от вражеских «ночников». На привале старика у меня забрали, я пробился поближе к Мотору, с ним все ж как-то спокойней. Настроение у командира было бодрое. Сила его духа и юмор заражали.
— Сэмэн, ну показывай, чего ты там наснимал… Война попала в кадр?
— Войны, — говорю, — море. Только камера села.
— Давай вот в этот дом постучимся, зарядим, посмотрим, все равно Воху ждем.
Я судорожно сглотнул слюну. Идея выглядела безумной. Учитывая бесшабашность Моторолы, можно было быть уверенным, что он не шутит.
Вдалеке послышался собачий лай, его подхватывали остальные псы, и эта гавкающая перекличка явно приближалась к нам.
— Сэмэн, ну вот как так камера села — сейчас мы будем вступать в реально крутое боестолкновение, а ты это никак не зафиксируешь. — Мотор передернул затвор.
Это движение за ним повторили остальные. По дороге что-то уверенно шуршало — Моторола первый вышел из того, что недавно назвал зеленкой.
— Спокуха — это Воха.
Сердце готово было выпрыгнуть из груди от облегчения. Раненого деда загрузили в машину. До блокпоста оставалось пять минут. Оказывается, мы отстали от колонны уже на подходе к точке сбора. Сюда подогнали «Уралы», бойцы помогали друг другу забраться в кузов. Моторола определил меня в машину к начальнику военной полиции Носу, заместителю Стрелкова. Он приехал проследить за процессом эвакуации. С Моторолой и Вохой мы толком даже не попрощались. Я увижу их спустя двое суток, уже в Донецке, то есть совсем в другом мире. Нос двинул свой джип обратно к Славянску в крайне брутальном стиле, не объезжая ям и не выключая фар. На знаменитом перекрестке на въезде в город, ориентируясь, очевидно, на их свет, по нас жахнул украинский танк. Машину подкинуло, но снаряд прошел мимо. Будучи в состоянии постниколаевского аффекта, мы с Носом даже не придали этому значения. Начальник военной полиции довез меня до гостиницы, где меня ждали очумевшие от тревоги Стенин и Фомич, связи со мной все это время не было.
После блокады
— Рыжий, ты где? — Неподражаемый голос Моторолы в телефоне, состояние как будто обухом по голове ударили.
