Григорий Бакланов - Южнее главного удара
Тот, мягко качнувшись, повалился на бок. И тогда только Богачев увидел на бруствере неглубокую воронку от мины.
"Так... Этот отвоевался".
И по часам убитого сверил свои часы. Днем, когда выбивали немцев с высоты, его собственные часы стали от удара, и теперь он не доверял им.
В половине первого за немецкими окoпами возник пожар. Пожар все светлел, ширился: всходила луна. Стало видно теперь косо торчащее из земли черное крыло самопета.
Это был немецкий истребитель, сбитый неделю назад. Он упал на "ничьей" земле. Рядом с ним лежал на снегу обгоревший летчик, почти голый, сжавшийся от огня. Только головки меховых сапог уцелели у него на ногах. Он сначала обгорел, а потом замерз. Разведчики, лазавшие к самолету за прозрачным стеклом для мундштуков, видели его и рассказывали после.
И самолет, и обгоревший летчик, и "ничья" земля - все это было сейчас у немцев.
Луна уже оторвалась от земли и, перерезанная пополам, повисла на конце крыла, осеребрив его своим светом. К Богачеву бесшумно подошел Ратнер, стал рядом.
- Связного нет? - спросил Богачев.
- Не вернулся.
- А ты где был?
За немецкими окопами взлетела ракета. Белки глаз Ратнера заблестели сначала зеленым, потом красным светом и погасли. Ракета, шипя, догорала на снегу. Несколько трассирующих очередей беззвучно оторвались от земли и ушли в низкое облако. Позже донесло стрельбу.
- В овраге, где вчера наши "тридцатьчетверки" стояли, немцы ползают,сказал Ратнер негромко.- Я лазал - напоролся на одного.
Он достал из шинельного кармана маленький никелевый пистолет с перламутровой ручкой, подкинул на ладони. Жесткие мясистые ладони его были в глине.
- И запасная обойма к нему есть.
Оба они понимали, что означало: немцы в овраге. Это означало, что высота окружена и уже вряд ли уйти отсюда. Потому-то связи не было, потому из двух связных, посланных к Беличенко, ни один не вернулся.
- Настоящий дамский пистолет,- сказал Ратнер.- За всю войну ни разу такой не попадался. Можно было б Тоне отдать.
Он выщелкнул на ладонь патроны из обоймы, вынул затвор и все это далеко раскидал в разные стороны. В бою этот пистолетик все равно не годился.
- Ребятам говорил? - спросил Богачев.
- Нет еще.
- Будем держать высоту.
Все это время он ждал связного от Беличенко, он все-таки ждал приказа отойти и надеялся. Теперь он понял: приказа не будет.
И оттого, что неопределенность кончилась, решение принято, Богачев, как всегда в моменты риска, повеселел. Надвинув сильней ушанку, он пошел по траншее проверять посты.
Из разведчиков, которых он взял с собой, ни одного не осталось в живых. Высоту обороняли пехотинцы, те самые, которые прежде бежали с нее. Богачев не очень надеялся на них.
За первым поворотом он увидел двух бойцов: они трудились над чем-то. Богачев подошел ближе. Кряхтя и переругиваясь шепотом, они выкидывали наверх труп немца, оставшийся здесь после атаки. Завидев лейтенанта, бросили свое занятие и, потеснясь, давая пройти, стояли у стeнки в шинелях с пристегнутыми к поясу полами, чем-то похожие друг на друга.
- Для новых место очищаете? - спросил Богачев нарочно громким голосом, весело глядя на них.
Солдаты заулыбались, как и полагается солдатам, когда начальство спрашивает: "Не робеете ли?" За несколько ночных часов от постоянного ощущения, что немцы рядом и могут услышать, они отвыкли говорить громко.
- А ну, дай помогу.- Богачев взял немца за сапоги у щиколоток.- Берись!
Приладившись в тесноте, они выкинули его за бруствер. Тело глухо стукнуло, перекатилось вниз.
- Тяжел был немец,- сказал Богачев.
- Он как гусь по осени,- отозвался солдат охрипшим от натуги голосом,откормился на чужих полях, чужим зерном.
Другой стеснительно стоял рядом. Но все же общая работа разогрела и развеселила их.
- Так вы раньше времени огня не открывайте,- предупредил Богачев уходя.
Метрах в двадцати от них стоял пожилой пехотинец. Автомат лежал наверху, а сам он внимательно и осторожно грыз сухарь, каждый раз оглядывая его со всех сторон, выбирая край помягче.
Богачев не знал ни фамилии пехотинца, ни имени. Они столкнулись с ним, когда в густом снегопаде выбивали с высоты немцев. Лицо его ничем не выделялось из множества солдатских лиц: круглое, с широкими скулами, с морщинами у глаз. Лицо терпеливого человека.
- Вот какое дело, отец,- сказал Богачев.- Немцы в овраге позади нас, так что скоро они полезут.
Пехотинец в это время, зажмурив один глаз, пытался боковыми зубами откусить сухарь, но сухарь был крепок и только скрипел. Тогда он пососал его, отчего сильней обозначились морщины у рта, и, перевернув, откусил с другого края, где сухарь уже размяк.
- Да я уж замечаю,- сказал он, быстро прожевывая.- Все они там друг дружке сигналы подают, уткой крякают. А какая может быть утка в эту пору?
Он опять оглядел сухарь, примериваясь.
- Ты бы размочил сначала,- посоветовал Богачев, невольно следя глазами и участвуя мысленно. - Размочить - кипяток нужен, а где он, кипяток? А от холодной воды только в животе остынет,- со знанием дела и даже с некоторым превосходством сказал тот, как человек, который все это уже хорошо обдумал. И вдруг спросил: - Дети есть, лейтенант? - И снизу вверх глянул на Богачева.
- Не успел обзавестись.
- Да, дети...- Пехотинец вздохнул.- Они по-другому к жизни привязывают. Пока детей нет, ты налегке по жизни идешь. А тут уж не о себе думать надо...
Он говорил это и жевал сухарь, потому что он был солдат и ему нужно было воевать. А пахло от него на морозе ржаным кислым хлебом - по-домашнему, по-мирному пахло. И Богачев почувствовал, что все то, что он хотел сказать этому пехотинцу, все это говорить не надо, потому что воюет он не по его, Богачева, приказу, а по другим, гораздо более глубоким и личным причинам.
Где-то недалеко железо скребло мерзлую землю. Богачев пошел туда. Молодой солдат, в растоптанных валенках на толстых ногах, с бурым от ветра лицом, на котором выделялись белые брови, углублял стрелковую ячейку, обрушенную снарядом. Он каской отгребал землю, сыпал ее на бруствер и прислушивался.
- Огонька нет, лейтенант? - быстро спросил он, боясь, что тот пройдет мимо, и взял с полочки, вырытой в стене, педокуренную цигарку.
Богачев щелкнул зажигалкой, боец потянулся прикуривать, но вдруг схватил его за руку своей горячей, вспотевшей от работы рукой:
- Слышишь?
Внизу, в лощине, негромко и неуверенно крякнула утка. Немного погодя другая ответила ей.
- Эта уже с час времени крячет. Погодит, погодит, и опять.
С обветренного, грубого лица тоскливо глянули на Богачева детские глаза.
- Немцы,- жестко сказал Богаче", испытывая неприязнь к этому здоровому и робкому парню.
