Из зарубежной пушкинианы - Фридкин Владимир Михайлович
Иль в Булгарина наступишь.
Расстался Соллогуб с Пушкиным совсем успокоенным: дуэли не будет.
В тот же день вечером Пушкин долго говорил с женой. Потом вызвал Никиту и приказал ему отправить городской почтой письмо на Невский проспект, 48, в Голландское посольство. Это была записка Жоржу Дантесу, «короткий вызов, иль картель».
Пушкин отправился по дороге на Черную речку.
* * *
И все-таки дорога эта началась намного раньше. Когда? На каком расстоянии от «погибельной речки»? Может быть, 18 февраля 1831 года, когда в церкви Вознесения, что в Москве у Никитских Ворот, протоиерей Иосиф Михайлов, соединив руки Пушкина и Гончаровой и обведя их вокруг аналоя, пропел «Исайя, ликуй»?
Вскоре после приезда молодых из Москвы в Петербург Дарья Федоровна Фикельмон делает запись в дневнике: «21 мая 1831. Пушкин приехал из Москвы и привез свою жену, но не хочет еще ее показывать. Я видела ее у маменьки — это очень молодая и очень красивая особа, тонкая, стройная, высокая, — лицо Мадонны, чрезвычайно бледное, с кротким, застенчивым и меланхолическим выражением, — глаза зеленовато-карие, светлые и прозрачные, — взгляд не то чтобы косящий, но неопределенный, тонкие черты, красивые черные волосы. Он очень в нее влюблен, рядом с ней его уродливость еще более поразительна, но когда он говорит, забываешь о том, чего ему недостает, чтобы быть красивым, его разговор так интересен, сверкающий умом, без всякого педантства».
А может быть, дорога началась 11 октября 1833 года, когда французский роялист Жорж Дантес, молодой красавец, ровесник Натальи Николаевны (он старше ее на 6 месяцев и 22 дня), прибыл в Россию вместе со своим опекуном бароном Луи Геккерном де Беверваард? Газета «Санкт-Петербургские ведомости» писала в тот день: «Пароход „Николай I“, совершив свое путешествие в 78 часов, 8-го сего октября прибыл в Кронштадт с 42 пассажирами, в их числе королевский нидерландский посланник барон Геккерен».
Но пути Пушкина и Жоржа Дантеса могли бы и разойтись летом 1835 года.
В письме графу Бенкендорфу Пушкин пишет 1 июня 1835 года: «Ныне я поставлен в необходимость покончить с расходами, которые вовлекают меня в долги и готовят мне в будущем только беспокойство и хлопоты, а может быть, нищету и отчаяние. Три или четыре года уединенной жизни в деревне снова дадут мне возможность по возвращении в Петербург возобновить занятия, которыми я пока еще обязан милости его величества…» Тогда же, через две недели, Пушкин пишет В. А. Дурову из Петербурга в Елабугу: «…деньги — дело наживное. Главное, были бы мы живы». Сейчас бы сказали: он как в воду глядел. Но уехать из «свинского Петербурга» в деревню не удалось. И уже 4 июля Пушкин отступает: «Государю угодно было отметить на письме моем к Вашему сиятельству, что нельзя мне будет отправиться на несколько лет в деревню, иначе как взяв отставку». А отставка — это запрет на вход в архивы. Так может быть, дорога к Черной речке и началась тем летом?
Или все-таки позже… Например, 4 ноября 1836 года, когда утром городская почта доставила Пушкину и его ближайшим друзьям анонимное письмо-пасквиль, в котором Пушкин объявлялся рогоносцем. И в тот же день произошло еще одно роковое событие, о котором мы узнали совсем недавно из писем Жоржа Дантеса.
А может быть, это судьба, и версты по этой дороге надо отсчитывать с самого первого дня, с четверга 26 мая 1799 года, со дня Вознесения, когда Пушкин родился? Петр Бартенев писал о Пушкине, что «важнейшие события его жизни все совпадали с днем Вознесения».
В этой небольшой хронике мы хотели бы еще раз пройти с Пушкиным по этой дороге. И не для того только, чтобы отметить двухсотлетний юбилей начала этого пути. Это заставляет сделать открытый совсем недавно парижский архив Дантеса.
Там, на Черной речке, у Комендантской дачи, секунданты Данзас и д’Аршиак, сбросив на снег свои шинели, отметили ими барьеры на расстоянии десяти шагов. За шинелью Данзаса, в пяти шагах от нее, стал Пушкин. За шинелью д’Аршиака — Дантес. Барьеры эти разделяли не только кавалергарда и поэта, смертельно раненного Пушкина и его убийцу. Они как бы разделяли историческую правду о последней дуэли и гибели Пушкина. Факты и версии, собранные друзьями Пушкина, его секундантом и современниками, мы знаем. Но правда неделима, и двух «правд» не бывает. По другую сторону барьера стоял Жорж Дантес. Он тоже многое знал и многое пережил. И сейчас, когда его доверительные письма и признания Геккерну стали, наконец, известны, дорогу к Черной речке нужно пройти снова. И пройти ее нужно не только с Пушкиным, но и с Дантесом. Ничего не поделаешь… Когда-то Пушкин мудро заметил: «Тьмы низких истин нам дороже нас возвышающий обман». Да, такова природа человека. Но когда идет речь о Пушкине, возвышает не обман, а истина. Сейчас появилась возможность подойти к ней ближе.
* * *
Итак, начнем наш путь. Перечитаем документы, как старые, уже хорошо известные и исследованные, так и новые, ставшие доступными меньше трех лет назад. Перечитаем и сопоставим. И еще порассуждаем. Применим метод исследования, который Н. Я. Эйдельман называл «медленным чтением».
С чего начнем? Итак, эльзасский дворянин, выпускник военной Сен-Сирской школы, убежденный роялист и неудачливый «паж» герцогини Беррийской прибыл в Санкт-Петербург 11 октября 1833 года в надежде «славы и чинов». Так и хочется сравнить его с д’Артаньяном. Подобно знаменитому мушкетеру, Дантес уповал на две вещи: острую шпагу и рекомендательное письмо. Письмо было подписано адъютантом прусского принца Вильгельма, женатого на племяннице русского царя, и адресовано к генерал-майору Владимиру Федоровичу Адлербергу, директору канцелярии русского военного министра. И еще Жорж Дантес очень надеялся на помощь нидерландского посланника в Петербурге барона Луи Геккерна. Барон познакомился со статным красивым юношей на его пути в Россию, где-то в Германии. Познакомился, полюбил всей душой и решил принять в его судьбе самое сердечное отцовское участие. Вы скажете, так не бывает? Почему? Бывает… Сейчас, в свободной России, об этом можно говорить открыто. Впрочем, об этом позже…
Сначала Дантес поселился в Английском трактире на Галерной улице во втором этаже. Адлерберг сообщает ему по этому адресу, что сразу после Крещения генерал Сухозанет подвергнет его экзамену. Это позже он переедет жить к Луи Геккерну в Голландское посольство на Невском проспекте, 48, в двухэтажный дом, второй этаж которого Геккерн арендовал у графа Влодека. Сюда же после 10 января 1837 года переедет молодая жена Жоржа, Екатерина Николаевна Гончарова, свояченица Пушкина. Впрочем, и об этом позже…
В этот день, 11 октября 1833 года, Александр Сергеевич находится на расстоянии нескольких тысяч верст от Петербурга, в Болдине. Пушкин счастлив, работает запоем, пишет. Среди прочего, пишет в этот день письмо жене: «…не кокетничай с царем… Что касается до тебя, то слава о твоей красоте достигла до нашей попадьи, которая уверяет, что ты всем взяла, не только лицом, да и фигурой. Чего тебе больше». Через недели три, 30 октября, Пушкин пишет жене из Болдина: «Ты, кажется, не путем искокетничалась. Смотри: недаром кокетство не в моде и почитается признаком дурного тона. В нем толку мало. Ты радуешься, что за тобою, как за сучкой, бегают кобели, подняв хвост трубочкой и понюхивая тебе з…; есть чему радоваться!.. Было бы корыто, а свиньи будут. К чему тебе принимать мужчин, которые за тобой ухаживают? Не знаешь, на кого попадешь. Прочти басню А. Измайлова о Фоме и Кузьме. Фома накормил Кузьму икрой и селедкой. Кузьма стал просить пить, а Фома не дал. Кузьма и прибил Фому как каналью. Из этого поэт выводит следующее нравоучение: красавицы! Не кормите селедкой, если не хотите пить давать: не то можете наскочить на Кузьму… Я не ревнив, да и знаю, что ты во все тяжкое не пустишься; но ты знаешь, как я не люблю все, что пахнет московской барышней, все, что не comme il faut, все, что vulgar…» И Пушкин в этом же письме противопоставляет облику «московской барышни» «милый простой аристократический тон» своей жены. Конечно же, Наталья Николаевна пишет мужу о каких-то светских сплетнях, о каких-то своих воздыхателях. Письма ее до нас не дошли, подробностей и имен мы не знаем. Да важно ли это? Важно другое. Наделенный таинственным непостижимым предчувствием, Пушкин рассказывает жене басню, о которой мы еще вспомним.
