Прощай, «почтовый ящик»! Автобиографическая проза и рассказы - Врублевская Галина Владимировна

Но однажды я увидела на информационном стенде у проходной объявление о том, что открыт прием слушателей на матмех университета, на специальность по обслуживанию ЭВМ.

В середине семидесятых во все области науки и техники активно внедрялись вычислительные машинные методы. В нашем институте тоже активно развивалось математическое моделирование. Без натурных испытаний в море, только с помощью предварительных расчетов, можно было определить уровень шума морского объекта, последствия поражения судов минами-торпедами, предсказать течение природных процессов: отливов, приливов воды, скорость и направление морских подводных течений.

Однако неповоротливые академические программы вузов не поспевали за технической революцией, связанной с активным вторжением в науку вычислительных устройств. Поэтому в Ленинградском университете и был открыт специальный факультет прикладной математики (с двухгодичным обучением). Условий для поступления было три. Первое – диплом о высшем техническом образовании. Второе – направление от производства. Третье – преодоление абитуриентом вступительного испытания по вузовскому курсу высшей математики.

У меня имелись все предпосылки стать слушателем этого факультета. Я имела склонность к теоретическим исследованиям, прилично оперировала формулами и доказала свое умение находить оригинальные решения задач. А второй фактор, тоже немаловажный, вытекал из минуса моего тогдашнего положения. Я уже рассказала, что мне часто приходилось отсутствовать на работе, из-за необходимости ухаживать за больной дочуркой. Из-за чего не могла полноценно участвовать в производственном процессе: проводить измерения на стендах, вести документы и служебную переписку с грифом «секретно». Я не выпадала из обоймы лишь благодаря ведению теоретических исследований. Тем более в таких условиях я смогла бы осваивать и учебный материал математического цикла.

Свои соображения я изложила нашему начальнику-Новатору, налегая на то, как выгодно ему отправить на учебу сотрудницу, и без того часто отсутствующую на работе.

Вопрос был решен в мою пользу. В мае 1973 года я получила направление в Ленинградский университет, а в июле прошла вступительное собеседование по высшей математике. Дочка моя в то лето отдыхала за городом вместе с яслями, выехавшими на дачу, так что мне удалось подготовиться к испытаниям без помех.

Глава 2. Второй заход в науку

1980–1984 годы

Рядом с ЭВМ

Прошло десятилетие с того дня, как в моей трудовой книжке появилась запись о моем зачислении в ЦНИИ: вначале – на должность лаборанта, потом инженером-исследователем. За эти годы увеличилась и моя семья: я стала мамой двух дочерей. Если старшая дочь, Жанна, появилась на свет в год окончания мною «корабелки», то удивительным образом, вместе с защитой второго диплома, теперь на матмехе, появилась на свет Виктория. Женская природа неизменно требовала равновесия.

Итак я, имея за плечами два диплома и двоих детишек, снова выхожу на работу. Обнаружилось, что начальник лаборатории, наш прогрессивный Новатор, отправивший меня осваивать новую специализацию, уже поднялся на более высокую должностную ступень. Он занял пост руководителя укрупненной ячейки института – Отделения – встав над всеми лабораториями акустического профиля (их было в то время семь). Карьерный рост моего бывшего начальника оказался для меня очень кстати. Останься он на прежнем месте, то вряд ли отпустил из лаборатории дефицитного на тот момент специалиста-программиста, к тому же акустика. И отрабатывала бы очередные три года на стареньком цифровом анализаторе, не имея возможности задействовать весь потенциал полученных мною знаний.

Однако я уверена, что существует сакральный закон всеобщей целесообразности, одновременно перемещающий ряд людей на новые позиции. Теперь Новатор руководствовался интересами укрупненного подразделения. Поэтому он направил меня в лабораторию аппаратурного обеспечения, в недавно открытый там машинный сектор. Этот перевод стопроцентно совпадал с моим желанием!

Сектор был оснащен мини-ЭВМ, преимущественно, западного производства^[4], потому что отечественный парк машин к тому времени уже отставал от зарубежного на целое машинное поколение. И мне срочно пришлось осваивать по иностранным инструкциям незнакомые системы и языки программирования, не входящие в программу университета.

С внедрением новых технологий ушли в небытие дедовские методы исследований. Никто уже не считывал вручную, деревянными линейками, с розовых лент-спектрограм, высоту дискрет на графиках. Никто не выдергивал теперь движок линейки логарифмической, чтобы перевести абсолютные уровни шума в мало понятные децибелы. Многие инженерные инструменты, включая также рейсфедеры и циркули, пришла пора сдавать в музей. Теперь многое взяли на себя машины: и снимали цифровые показания при экспериментах, выводя столбики чисел на принтеры; и вычерчивали графики на разлинованных листах плоттеров.

Где-то в эти годы мне дважды прибавили по десять рублей (примерно по десять процентов к первоначальному окладу), но вожделенной мечтой каждого специалиста было получить «звездочки на погоны». И вот, на одиннадцатом году моей рабочей биографии, включая и «пробелы», явилось долгожданное счастье – меня повысили в должности. Я – старший инженер!

В ЦНИИ давно уже чувствую себя, как рыба в воде, хоть в производственных вопросах, хоть в общественных. И начальник в моей прогрессивной лаборатории отличный мужик – Машарик! И опытен, и деловит, и демократичен в обращении с сотрудниками: каждому руку пожмет, каждого о работе, о семье спросит. Машарик немолод, с большой проплешиной на затылке, но юркий, подвижный, пиджак всегда нараспашку. Несмотря на предпенсионный возраст, чутко улавливает новые технические веяния. При нем расширились связи нашей лаборатории с зарубежными фирмами. К нам теперь периодически приезжали для наладки своих ЭВМ специалисты из Франции.

Когда Машарик принимал меня в лабораторию – женщину с двумя дипломами, а также двумя детьми – поинтересовался, есть ли у меня тылы, есть ли, кому с детьми оставаться, если заболеют. Успокоила его, что имеется бабушка, подстрахует при надобности. К тому времени мы с мужем решили и квартирный вопрос: вступили в кооператив и снова съехались с родственниками, поскольку в обществе еще были сильны традиции большой патриархальной семьи. Моя мама вышла на пенсию, и теперь помогала смотреть за детьми. Услышав о наличии бабушки в семье, Машарик с удовлетворением потер ладони. Затем дотошно начал расспрашивать, какими языками программирования владею, на каких ЭВМ работала. Обещал, что скучать в его лаборатории не придется: постоянно поступала новая техника и требовалось ее осваивать. Перечислял марки заморских машин, и от его слов веяло духом закрытого капиталистического мира. Сердце замирало в надежде – вот бы побывать там на стажировке! Мне не довелось, но отдельных счастливчиков позже командировали на краткосрочные курсы во Францию.

Сотрудники нашего сектора с энтузиазмом осваивали иностранные ЭВМ, изучали инструкции на французском языке, с трудом угадывая за словами чужого языка смысл символов программирования, более понятных. В определенном смысле мы ощущали себя элитным отрядом, поглядывали на товарищей из других лабораторий чуть свысока. Быть может, так смотрят сейчас на читателей бумажных книг обладатели айфонов-айподов и электронных читалок. Направляясь в машинный зал, программисты облачались ради стерильности в белые халаты, чем привлекали к себе дополнительное внимание.

Но часто приходилось спускаться с небес на землю, ввиду сложного характера начальника низового звена, прозванного нами Фигаро. Он тоже, как и Машарик, был немолод, сед и одевался старомодно: добротной шерсти костюмы, темные, в блеклую полосочку. Но в отличие от Машарика пиджак у Фигаро был застегнут на все пуговицы, и сам он всегда был при галстуке. Но эти старики (на мое тогдашнее восприятие, шестидесятилетние – безусловно, старики) отличались не столько внешним обликом, сколько стилем поведения. Если Машарик был последователен и уверен в себе, то Фигаро лишь подстраивался под указания свыше. Но внутри сектора, играя роль великого ученого, затевал «мозговые штурмы» по мелким вопросам и любил рассуждать ни о чем. Иногда становился мягок и улыбчив, изображая добряка перед сотрудниками, а в другой момент превращался в гневливого самодура, топал ногами, и кричал на подчиненных. Но со мной нервный Фигаро вел себя достаточно корректно, потому что к тому времени я была уже квалифицированным специалистом и уже научилась «держать удар». Но слабым или новичкам доставалось в полной мере.