Иэн Келли - Вивьен Вествуд
Вивьен в Скарборо, 1949
Брак мистера и миссис Суайр был и остался в памяти удивительно счастливым. Именно это, а еще то, что Дора и Гордон оба были красивы, в первую очередь вспоминают и друзья, и родственники, и сама Вивьен. Они были преданы друг другу, преданы детям – Вивьен, родившейся в 1941 году, Ольге, родившейся в 1944-м, и Гордону-младшему (хотя никто его так не звал), родившемуся в 1946-м. Детство, которое описывает Вивьен в стиле Лоренса, романтичное, давно ушедшее, особенно запомнилось исключительной свободой. Ольга, Гордон и Вивьен в детстве явно жили в другой Англии: летом гуляли до позднего вечера, и это в те времена считалось нормальным; свободно исследовали окружающий вещественный мир. Их учили относиться к образованию утилитарно, видеть в нем основу будущей профессии. «Я никогда всерьез не думала, что смогу сдать вступительный экзамен для одиннадцатилетних в среднюю школу, но я знала, что это важно, – признается Вивьен. – Именно поэтому папа и перевел нас в церковную школу, со всеми ее монархическими взглядами и приверженностью англиканской церкви: дети оттуда чаще поступали в среднюю школу. Я говорю: дети, – хотя сдали экзамены почти все девочки!» Благодаря войне некоторые части страны, включая Дербишир, вышли из экономической депрессии. Конечно, трудности непосредственно повлияли на развитие текстильной промышленности, а еще – английской моды. Дербишир и другие графства, которые объединились в Большой Манчестер, процветали. Активно производилось обмундирование, плотные ткани для военных и прочих нужд. Семья Суайр, где оба родителя работали, а бабушка с дедушкой держали овощную лавку, жила и питалась довольно хорошо. Когда рядом с Тинтуислом упала бомба, на низенькую кроватку, на которой спала Вивьен, посыпалась штукатурка – правда, она этого не помнит, – и уполномоченный по гражданской обороне пришел к ним, чтобы позвонить в ближайшую больницу. Суайры жили на краю прихода, зато у них был единственный в Миллбрук-Коттеджес телефон. И при этом в доме почти не было книг.
«Нам говорили, что лучше заниматься делом, а не читать. Папа поставил нам доску, чтобы мы рисовали на ней мелком, а я использовала ее как основу для макетов. Помню, однажды я сидела на улице и сделала из картона маленький фермерский домик, насыпала настоящей земли, разложила листочки звездчатки, которая напоминала крошечную картофельную ботву, сделала миниатюрную капусту, скрутив ее из листочков и посадив в землю. Мне тогда было лет семь. Я подумала, что у меня получилась славная маленькая ферма, но на самом-то деле я хотела произвести впечатление на маму и папу, и им ферма понравилась, хотя я и испортила папину доску. Папа очень хорошо умел работать руками – делал рождественские венки на продажу, чинил сломанные вещи, а мама, хотя никогда и не считала себя хорошей мастерицей, без устали шила и вязала.
Так что я знала, что тоже умею кое-что делать своими руками. Правда-правда, лет в пять я уже могла бы сшить пару туфель. Я осознала, что я не совсем обычная девочка, только когда пошла в школу. Вот какой случай остался в моей памяти: я училась у миссис Тернер – той самой, которая знала, что в первые же дни в школе я всех обманула. Миссис Тернер часто делала с нами макеты. У нас были коробки из-под обуви, и мы с миссис Тернер делали дырку с одной стороны и помещали внутрь какую-нибудь картинку, так что получалась камера-обскура, а затем смотрели в дырочку и все видели. Как я любила такие поделки! Можно было даже засунуть в коробку папин фонарик и изобразить освещенную луной долину. В тот раз, о котором я рассказываю, миссис Тернер хотела устроить ярмарочную площадь, с каруселью и всем прочим, и попросила всех детей попробовать что-нибудь смастерить. Еще нужно было сделать маленьких человечков. И вот она мне сказала: «Ну, Вивьен, как нам сделать качели-лодочку?» Помните те старинные качели в виде лодки, которые бывают на ярмарках? А я уже знала. Моментально придумала. И ответила ей: «Возьмем спичечный коробок и кусочек картона и нарисуем на одной его стороне лодку. Потом возьмем еще такой же и приклеим по обеим сторонам коробка. А потом берем полоску бумаги шириной с коробок, потом перекручиваем все вместе и прикрепляем к середине спичечного коробка». Миссис Тернер на это просто сказала: «Ну, Вивьен, я вижу, ты знаешь, как это сделать, так что сделай и покажи другим». Я взяла и смастерила всю эту ярмарочную сценку с маленькими качелями-лодочками.
Когда мне исполнилось восемь, папа перевел нас с Ольгой и Гордоном в Тинтуислскую церковную школу, и там я впервые попала на настоящий урок шитья. Школа была очень маленькая, начальная, и работало там всего три учителя, было три классные комнаты и три железные печки. У каждой печки был свой «контролер угля» – и я была одним из них! В то время содержать подобные церковные школы было удобно, потому что в них можно было тратить на каждого ученика меньше денег, так что классы меньше топили, и было меньше учителей. Зато раз в неделю у нас были занятия по шитью, и мы раскладывали на столе ткань; именно там меня научили цепному стежку. Вот одна из ранних предпосылок к тому, как я стала той, кем стала. Я рисовала, изучала природоведение, много читала и шила. И еще я мастерила разные вещи – и делала это постоянно. И все больше в школе. Как и девочек прежних поколений, нас учили вышиванию, у нас были традиционные сумочки для хранения работы, от нас требовали носить передники и даже нижние юбки. Но самым приятным уроком для меня был тот, на котором мы из фетра шили кукол. Урок проходил в доме миссис Лини, и раз в неделю она приглашала нас к себе на чай. Ты больше всего узнаешь о том, как что-то сделать, когда делаешь сам. В моей работе нужно уметь что-то делать руками».
Одежда – как тканая основа истории общества. Благодаря ей история жизни Вивьен такая захватывающая – такая интимная и по-женски понятная, но в то же время бурная и бунтарская. Задолго до того, как Вивьен сделала первые шаги в мире моды, в созданных ею вещах, рассказанных с их помощью историях отразились перемены в Великобритании.
«Пойми, в годы войны и в послевоенное время британцы сами творили свою историю моды. Знаю, вряд ли ее мог символизировать знаменитый победный жест – вытянутые пальцы в виде буквы V, – это вовсе не история успеха Черчилля, однако мало кто помнит, что одежда была частью политики за много веков до возникновения высокой моды, и я это испытала на себе, когда была маленькой девочкой. У тебя постоянно сидело в голове, что в стране карточная система, что одежду следует кроить экономно, что можно иметь ограниченное число карманов, а отвороты вообще под запретом. И ты всегда об этом помнил, даже когда натягивал темно-синие панталончики, помнил, что идет война, что люди нуждаются и что ты тоже ко всему этому причастен. Хотя нашей семье повезло. Не знаю, как маме это удавалось, но мы никогда не чувствовали суровых ограничений, например на резинку, да, мы о них не знали».
Вторая мировая война – как Книга Бытия для современной британской культуры. Фильмы и рассказы, которые сформировали образ мыслей британцев о своей стране и ее месте в мире, относятся к середине XX века – ко времени Великой депрессии, войны, к послевоенным годам лишений. В эти годы создавались национальная система здравоохранения, государство всеобщего благоденствия, в эти годы правила королева и жила Вивьен. Когда в мае 2000 года в Лондоне проходили антикапиталистические протесты, кого-то больше всего возмутило, что на голову каменному Уинстону Черчиллю поместили панковский ирокез из дерна. Тем не менее этот ирокез помог как нельзя лучше связать между собой некоторые ключевые моменты нашей истории и истории современной Великобритании – связать человека, который «спас западную демократию», и протестующих, считающих, что победа и жертвы войны были впустую. Британцы понимают, кто они в этом мире, и благодарить они за это должны ту эпоху, когда сформировались важнейшие институты страны, и тех людей, которые (кое-кто еще с той поры) до сих пор их возглавляют. Говорят, в них до сих пор живет дух «блицкрига» и Дюнкерка, то есть неукротимость, граничащая с упрямством и неуступчивостью. Вот какие черты стали частью образа британцев за рубежом: они эксцентричны, уперты, гордятся своей историей и модернизмом, рожденным под бомбами. Намеки на эти свойства встречаются в различных символах и песнях, и на футбольных трибунах, и на церемонии открытия Олимпийских игр. История Вивьен тоже начинается в это время, в годы войны и ее последствий, она связана с политикой и историей общества не меньше, чем с тканями и модой. В жизни Вивьен много политики, потому что создаваемые ею наряды всегда были политизированными. С самого начала.
У Вивьен наметан глаз на ткани, и она до некоторой степени обязана этим своей семье; габардин и накрахмаленный хлопок, сукно и твид, которые и до войны, и сразу после нее производили на фабриках неподалеку от ее дома, до сих пор являются отличительными чертами ее коллекций. А в детстве производство тканей было частью войны и, кроме того, привычной частью жизни любой девочки.
