Жан-Ив Борьо - Макиавелли
Так продолжалось до тех пор, пока во время неудавшейся попытки Пьеро Невезучего вернуться во Флоренцию он не совершил своей основной, по мнению Макиавелли, ошибки. Тогда Синьория, не имея убедительных доказательств, обвинила пятерых аристократов из клана Медичи в пособничестве заговору и приговорила их к смертной казни. Родственники приговоренных пытались оспорить приговор, но предводитель народа[29] Франческо Валори, подстрекаемый Савонаролой, отказался рассматривать апелляцию, несмотря на недавний закон, который был принят по настоянию самого Савонаролы:
Во Флоренции после 1494 года государственное устройство было преобразовано под влиянием брата Джироламо Савонаролы, сочинения которого доказывают его ученость, ум и добродетель. В числе постановлений, ограждавших гражданскую свободу, был установлен закон, дозволявший апеллировать к народу на приговоры, вынесенные Советом восьми и Синьорией за государственные преступления. Закон этот прошел с большими затруднениями и после долгой борьбы. Но едва он был утвержден, как Синьория приговорила к смерти пятерых граждан за государственные преступления, и, когда они хотели апеллировать, им не позволили этого, нарушив таким образом закон. Это обстоятельство больше всего повредило авторитету брата Джироламо, потому что, если право апелляции было полезно, его следовало уважать; если же оно было бесполезно, то его не стоило так упорно отстаивать. Кроме того, заметили, что во всех последующих проповедях своих он никогда не обвинял и не оправдывал нарушителей этого закона, не желая осуждать их поступок, потому что он был ему выгоден, и не имея возможности оправдать его. Это обнаружило все его честолюбие и пристрастие, повредило его репутации и подвергло порицанию.[30]
Это было серьезнейшей политической оплошностью: в глазах Макиавелли она дискредитировала все реформы государственного управления, инициированные фра Джироламо. Такая непоследовательность была непростительна, потому что обнаруживала «все его честолюбие и пристрастие». В письме к Гвиччардини от 17 мая 1521 г. Макиавелли назвал Савонаролу «ловкачом», а в изданной в 1506 г. первой части поэмы-хроники «Десятилетия» (Decennali) разоблачал «секту, которая подчинила себе город».
Макиавелли был абсолютно чужд этот «боговдохновенный» пророк, который, призывая к единению, очернял своих врагов; провозглашал повсюду: «Non far sangue!» (ит. «Не проливайте кровь!») и допустил казнь сторонников Медичи, не дав им оправдаться; проповедовал мир и согласие в народе и склонял детей к доносительству на своих родителей, обязывая сообщать об их недостойном поведении (участии в азартных играх, пристрастии к роскошным одеждам).
О другой ошибке фра Джироламо Макиавелли пишет в главе из «Рассуждений о первой декаде Тита Ливия» о зависти и завистниках, которые, соперничая с правителем «в славе и почестях», не могут «терпеливо переносить его превосходство» и, «чтобы удовлетворить преступные стремления своей души», «с удовольствием смотрели бы на гибель своего отчества»: Савонарола не понял, что существует лишь один радикальный способ подавить сопротивление тех, кто не желает нововведений:
Чтобы победить эту зависть, есть только одно средство: это смерть завистников. Если судьба так благоприятствует добродетельному человеку, что удаляет соперников его естественной смертью, то он может без сопротивления достигнуть верха славы, так как может беспрепятственно выказать всю свою добродетель, никого не оскорбляя. Но если он не имеет этого счастья, то ему нужно стараться освободиться от своих соперников какими бы то ни было средствами, и прежде, чем что-нибудь предпринять, он должен употребить все усилия, чтобы восторжествовать над этим препятствием.[31]
Монах Савонарола не сумел «как до́лжно» понять Библию и извлечь из нее правильный урок:
Каждый, понимающий как до́лжно Библию, увидит, что Моисей был принужден, чтобы упрочить свои законы и постановления, предать смерти множество людей, только из зависти противившихся его намерениям.
Джироламо Савонарола был убежден в этой необходимости; Пьеро Содерини, гонфалоньер Флоренции, тоже понимал это; но Савонарола не мог сделать этого, потому что у него не было должной власти, и те, кто мог бы это сделать, не понимали его. Он со своей стороны делал все, что мог, и проповеди его наполнены обвинениями и упреками мудрых мира сего, как он называл завистников и всех, кто противился его преобразованиям.
Содерини, со своей стороны, думал, что время, его собственная доброта, богатство его, которое он расточал всем, наконец заглушат эту зависть; он был во цвете лет – и почести, доставляемые ему постоянно его поведением, убедили его, что он без насилия и беспорядков возвысится над людьми, из зависти противившимися его намерениям; он не знал, что от времени ничего ожидать нельзя, что доброты недостаточно, что счастье часто изменяет и что злоба не удовлетворяется никакими дарами. Поэтому оба погибли, и единственной причиной их гибели было нежелание или невозможность победить зависть.[32]
Ни в одном из своих сочинений Макиавелли не высказывается ни по поводу религиозной морали, которую насаждал во Флоренции Савонарола, ни по поводу сфальсифицированного процесса, который привел его к гибели. Не оценивая содержание его реформ, он анализирует феномен Савонаролы в традиции гуманистов, сопоставляя примеры из древней и современной истории. Так, в трактате «Государь» (гл. VI) он пишет:
Моисей, Кир, Ромул и Тезей, будь они безоружны, не могли бы добиться длительного соблюдения данных ими законов. Как оно и случилось в наши дни с фра Джироламо Савонаролой: введенные им порядки рухнули, как только толпа перестала в них верить, у него же не было средств утвердить в вере тех, кто еще верил ему, и принудить к ней тех, кто уже не верил.[33]
Когда в июне – июле 1498 г. Макиавелли приступает к делам, пепелище от костра, на котором было сожжено тело казненного Савонаролы, едва остыло. Он был свидетелем падения Медичи и фра Джироламо и с этим политическим багажом начинал службу на одной из ключевых должностей в администрации с крайне запутанной системой. Проповеди на книгу пророка Аггея (Prediche sopra Aggeo), куда входит и уже упомянутый «Трактат брата Джироламо из Феррары о том, как управлять и повелевать городом Флоренцией», стимулировали политическую мысль и в условиях временного отстранения Медичи от власти положили начало размышлениям[34] об идеальном государственном устройстве (следует понимать – для Флоренции).
Флоренция без Медичи и Савонаролы
В 1498 г. система управления Флорентийской республики – ради сохранения свободы, основного смысла ее существования, – пополнилась рядом сложных по структуре институтов, в основе которых лежал хрупкий баланс сил и влияний различных советов и магистратов, избираемых на короткий период. Все это делалось ради того, чтобы оградить город от наибольшей опасности, которую представляла тирания. Механизм функционирования администрации был сложен, структура – жестко иерархической, но и открытой, что создавало большие возможности для молодого честолюбца.
На верхушке иерархии находилась Синьория; в нее входили девять приоров, в том числе по два от района (восемь «приоров свободы») и гонфалоньер справедливости, представлявший по очереди один из четырех районов. Он был главой Синьории и одновременно возглавлял армию. Семеро из членов Синьории представляли старшие цеха (Arti maggiori), двое – младшие цеха (Arti minori), в которые входили мелкие торговцы и ремесленники. Приоры избирались на два месяца, а решения принимались двумя третями голосов. Одновременно с этим главным государственным институтом существовали два других органа власти, также избираемые от районов. Один из них, Совет шестнадцати, состоял из гонфалоньеров («знаменосцев»), представлявших шестнадцать «гонфалонов» (по четыре от каждого района), и возглавлял городское ополчение. Гонфалоньеры избирались на четыре месяца. Вторым был Совет двенадцати старейшин (Dodici Buonomini). Оба совета были созданы в XIII в. и к концу XIV в. уже отчасти утратили свою дееспособность, хоть и сохранили престиж. Они принимали законы, подготовленные Синьорией, затем передавали их на одобрение Большому совету. Решая спорные вопросы, Синьория могла обратиться за помощью к «комиссии экспертов» (consulte e pratiche). Сохранились письменные предписания таких комиссий, которые чаще всего брались в расчет Синьорией. Они позволяют нам судить если не о состоянии общественного мнения в Флорентийской республике, то, по крайней мере, о роли влиятельных горожан в вопросах внешней политики, и дают возможность лучше понять некоторые оценки Макиавелли.[35]
В чрезвычайных обстоятельствах можно было даже прибегнуть к прямой демократии, созвав на площадь Синьории «парламент», то есть собрав на совет всех сограждан.
