Владимир Лопухин - Записки бывшего директора департамента министерства иностранных дел
Трубецкой, самоуверенно и развязно развив перед ним какие-либо свои доморощенные политические теории и системы. Сазонов, в свою очередь, убедил Григория Трубецкого придти на помощь ведомству, предложив ему с места, невзирая на его слабый ведомственный стаж, ответственный пост начальника политического отдела Ближнего Востока. Григорий принял назначение. И, как водится, тотчас был проведен Сазоновым в камергеры. При ближайшем сотрудничестве совершенно, в сущности, не подготовленного Григория Трубецкого Сазонов вел плачевнейшую политику на Балканах. После вторжения в империалистическую войну австрийских войск в Сербию Григорию Трубецкому, отправленному туда посланником, пришлось поспешно эвакуироваться. Был отозван в Петербург, где оставался без дела. Когда ожидалось несостоявшееся падение Константинополя и намечалась организация международного его управления союзниками, Сазонов, верный своему увлечению Григорием Трубецким, имел в виду провести его назначение русским комиссаром этого международного управления[56]. Как-никак все трое братьев Трубецких были незаурядными личностями в среде современников своего круга. И этим они были в значительной мере обязаны своей матери Софии Алексеевне, отдавшей их воспитанию все свои силы. Достаточно сказать, что не только она сама лично подготовила сыновей в гимназию, но и на протяжении гимназического курса репетировала их, одновременно с двумя старшими проходя гимназическую программу, включительно до бывших ей ранее совершенно неизвестными древних языков латинского и греческого. Поэтому влияние ее на сыновей было громадное. Выразилось оно и в том, что ни один из них не женился по собственному почину и выбору. Всех поженила мать на тщательно ею подобранных невестах. Невесты все были родовитые и богатые. И что представляется совсем неожиданным, все три брака оказались удачными. Сергей женился на княжне Оболенской, Евгений – на княжне Щербатовой, Григорий – на графине Хрептович-Бутеневой. Все три брата были не чужды московских поз и московского острословия. У Сергея, как у самого умного, оно выражалось в наиболее приемлемой форме. Григорий, с годами драпируясь в позу просвещенного, основательно переросшего современников общественника-либерала, становился все менее приемлемым. Самоуверенность его сделалась совершенно несносною[57].
Другою сестрою моего отца была, как упомянуто, графиня Эмилия Алексеевна Капнист. Она была женщиною не глупою. Поэтому, будучи к тому же москвичкою, считала себя обязанною быть отменно остроумною. Позировала оппозицию правительству. И какой тонкой, язвительной, беспощадной сатире подвергала она бедное правительство! Делала салон и делала общественное мнение в либеральном духе. Это не мешало мужу ее графу Павлу Алексеевичу быть педантично строгим попечителем Московского учебного округа, решительно боровшимся со студенческою «крамолою». Отсюда непопулярность. Когда в конце девятидесятых годов прошлого столетия студенческие страсти разгорелись, Павел Алексеевич был отозван в Петербург с назначением сенатором. Но заменил его уже совершенный зубр, ректор Московского университета Боголепов. Очень родственные люди были Капнисты[58]. Молодые Трубецкие, Сергей и Евгений, поступив в Московский университет в то время как родители их оставались в Калуге, были взяты к себе Капнистами, у которых и провели все свои студенческие годы. Одновременно Капнисты приютили тогда же поступивших в университет Алексея и Дмитрия Лопухиных, мать которых, довоспитывая младших сыновей, оставалась в Орле. Впоследствии к Капнистам перешли, сделавшись студентами, и братья их Борис и Юрий. И молодые княжны Трубецкие, приезжая из Калуги повеселиться в Москву, месяцами живали у тетушки Эмилии Алексеевны. Было у нее оживленно, людно и весело. Собственных детей у Капнистов было двое – сыновья Алексей и Дмитрий. Старший Алексей был хороший человек. Начитанный, образованный, очень неглупый, простой и скромный, чуждый всякой московской позы и фанфаронства. Моряк по призванию, долго служил во флоте. Имел большой стаж дальнего плавания. В японской войне[59] не участвовал, так как незадолго перед войною был назначен морским агентом при посольстве в Риме. Там женился на девушке[60] из дипломатической семьи Ольге Константиновне Лишиной. По возвращении в Россию служил в Севастополе в штабе Черноморского флота. Выйдя в отставку, хозяйничал в имении в Полтавской губернии, одновременно служа по выборам в качестве уездного предводителя дворянства. С началом империалистической войны вернулся на морскую службу, получив видное назначение в Главный морской штаб в Петербурге. В деловом отношении был ценим. В семье же и в обществе отдавалось предпочтение его брату Дмитрию, исключительно из-за чрезмерной скромности Алексея. Последний был добрый и отзывчивый человек, Дмитрий же себялюбивый сухарь, в некоторых случаях прямо поражавший своею бесчувственностью. Но отец и мать, а за ними некоторые ближайшие родственники несправедливо считали Дмитрия лучше, талантливее, умнее Алексея. Он, правда, был не глупый и в некоторых отношениях способный человек. Но совершенно средний. Предпочтение же себе завоевал московским острословием, которое плоско и пошло культивировал с детских лет. И он застыл в этом детском острословии. Поэтому и в зрелых годах проявлял себя мальчишкою. Никакой серьезной работы никогда не проделывал. Был членом Государственной думы III и IV созывов, при бледности и бездарности большинства ее состава – одним из видных членов. Материально его обеспечила приблизившая к себе бездетная тетка, сестра отца, Чичерина, вдова известного почтенного профессора Московского университета Бориса Николаевича Чичерина. Не забыл его и дядя, бывший директор Азиятского департамента Министерства иностранных дел сенатор граф Дмитрий Алексеевич Капнист, поделивший по завещанию свое состояние между обоими племянниками Алексеем и Дмитрием. Были у братьев Капнистов еще и другие именитые денежные дяди – бывший посол в Вене граф Петр Алексеевич и харьковский губернский предводитель дворянства граф Василий Алексеевич Капнисты.
Из других родственных моему отцу семей следует упомянуть о Самариных и Свербеевых. Младший из современных мне представителей семьи Самариных, Александр Дмитриевич, был призван в последние годы царствования императора Николая II на пост обер-прокурора Синода. Но он попал на этот пост уже в эпоху агонии империи, в разгар министерской чехарды, когда люди приходили к власти на несколько дней и часов и уходили ввиду безнадежной непримиримости велений совести с тем курсом, которому им предлагалось следовать и который диктовался пагубными влияниями на последнего царя, действовавшими через совершенно его поработившую императрицу[61].
О Свербеевых: сенаторе Александре Дмитриевиче и бывшем после в Берлине Сергее Николаевиче упомянуто выше на стр. 69 записок[62].
Родство моей матери переносит нас из вельможных бюрократических кругов в среду поместного дворянства. Дед мой по матери Иван Александрович Протасьев, женатый на Марии Евлампьевне Кашинцевой, был во Владимирской губернии предводителем дворянства. Состояние его было большое. Но он имел неосторожность, не обладая соответствующими знаниями и опытом, поместить свои капиталы в промышленные дела. Вследствие заминки в импорте хлопка из Америки по случаю войны северных штатов с южными[63], совершенно растерявшись и не сумев преодолеть кризиса, дед за бесценок ликвидировал ткацкую фабрику. В нее же всажены были громадные денежные средства и почти все дедовские имения. Разорение усугубили крупные проигрыши в карты сыновей деда. От большого состояния остались лишь небольшие земельные владения, перешедшие к сыновьям, и писчебумажная фабрика во Владимирской губернии. Вложенный в нее капитал был распределен на паи, доставшиеся после смерти деда его многочисленным наследникам. К числу их принадлежала моя мать. Управление фабрикою было вверено сонаследниками брату матери Николаю Ивановичу. Как и дед, никаких специальных сведений он не имел. Управлял владимирскою фабрикою, сидя в Москве и продолжая играть в карты. Последствия сказались постепенным уменьшением дивидендов. Дело долгие годы кряхтело, пока не развалилось окончательно. Мать потеряла все до копейки, когда я еще был гимназистом. Единственно, кого миновала катастрофа, это сестру моей матери, тетушку Ольгу Ивановну, бывшую замужем за сенатором Батуриным. Желая приобрести предлагавшееся ей имение в Ковенской губернии в то время, когда Протасьевская писчебумажная фабрика еще существовала, она просила сонаследников о выделе ее из предприятия. Ее выделили, выдали причитающийся капитал, и имение она купила.
