Валентин Бережков - Как я стал переводчиком Сталина
Такова вкратце история жилищной проблемы вождей пролетарского государства.
Нам было не очень уютно в бериевском кремлевском кабинете. Единственное, что устраивало, — это ванная, где всегда текла горячая вода, и телефон «ВЧ». Нам нередко приходилось связываться с городом Куйбышевым, где оставались Вышинский, а также американский и английский отделы Наркоминдела, чтобы получить ту или иную справку. Иногда можно было позвонить и нашим женам, тоже остававшимся в Куйбышеве. Однажды во время такого разговора я почувствовал, что кто-то к нам подключился. Быстро попрощался с Галей и повесил трубку. Сразу же зазвонил телефон «ВЧ».
— Слушаю…
— Какое право вы имеете разговаривать по телефону Лаврентия Павловича? раздался резкий голос.
— Кто говорит? Может, сперва поздороваемся?
— У меня нет времени разводить с вами любезности. Кто вам разрешил войти в этот кабинет? Кто вы такой? — угрожающе спросил голос.
Мне было не по себе. Но все же не хотелось смалодушничать, ведь я был тут на законном основании.
— Сначала скажите, кто вы такой и почему подключаетесь к правительственной связи?
— Говорит генерал Серов. Я ответственный за правительственную связь. А мне докладывают, что вы уже не первый раз пользуетесь правительственной связью для частных разговоров.
Я действительно пару раз звонил в Куйбышев по личным делам. Галя была на начальной стадии беременности. Должен был родиться мой старший сын Сергей. Галя очень плохо себя чувствовала. Я пытался достать для нее лекарства, а иногда с оказией и переслать продукты, какие удавалось купить. Сообщал, кто везет ей сверток, да и вообще справлялся о самочувствии. Такие разговоры занимали не больше пары минут, и я не видел в этом ничего предосудительного.
И вот опять, как некогда во Львове, у меня столкновение с генералом Серовым. Но он наверняка забыл обо мне. И я ответил:
— Здесь говорит Бережков. Мы с вами когда-то встречались во Львове, если помните. А работаю я в этом кабинете, в отсутствие товарища Берии, по распоряжению Вячеслава Михайловича, помощником которого являюсь. Как же вы не знаете об этом?
— Я сейчас в Куйбышеве и потому не в курсе дела, — растерянно произнес Серов и повесил трубку.
Думаю, однако, что он доложил Берии об этом инциденте и, если Молотов не согласовал с ним заранее вопрос о вселении нас в его кабинет, он нам это припомнит; И мы очень обрадовались, когда наконец получили свою комнату рядом с кабинетом Молотова.
Внешне Берия был со мной любезен — в тех редких случаях, когда мы с ним общались. На Тегеранской конференции в советскую делегацию официально входили только Сталин, Молотов и Ворошилов. Но с ними в советском посольстве находился также и Берия. Каждое утро, направляясь к зданию, где проходили пленарные заседания, я видел, как он объезжает территорию посольского парка в «бьюике» с затемненными стеклами, подняв воротник плаща и надвинув на лоб фетровую шляпу. Поблескивали только стекла пенсне. Как-то мы столкнулись с ним возле помещения охраны, рядом с которой находилась наша столовая. Он приветливо поздоровался, спросил про обстановку на конференции, а потом повторил примерно то же, что мне на днях при встрече военных экспертов сказал Ворошилов: я, мол, нравлюсь Сталину и мне следует воспользоваться его расположением в интересах моей карьеры. Я поблагодарил и ответил, что высоко ценю нынешнюю мою работу и не мечтаю ни о чем лучшем.
На банкетах в Кремле за столом обычно рассаживались в следующем порядке: посредине садился Сталин, по его правую руку — главный гость, затем переводчик и справа от него — Берия. Так я нередко оказывался рядом с шефом госбезопасности. Он почти не прикасался к еде. Но ему всегда ставили тарелку с маленькими красными перцами, которые он закидывал в рот один за другим, словно семечки. Однажды предложил мне такой перчик — и меня буквально обожгло, когда я прикоснулся к нему губами. Берия засмеялся и принялся настаивать, чтобы я проглотил. Пришлось сделать вид, что послушался. Затем незаметно выбросил под стол.
— Это очень полезно. Каждый мужчина должен ежедневно съедать тарелку такого перца, — назидательно поучал Берия.
Он также всякий раз спрашивал, почему я худой?
— Такова конституция моего организма, — отвечал я. Не мог же я сказать, что две сосиски в день, которые мы получали в столовой кремлевских курсантов, никак не могли прибавить мне веса.
Вообще же я чувствовал себя в присутствии Берии как-то неуютно. Ведь он мог в любой момент намекнуть Сталину, что я «слишком много знаю». В конце концов нечто подобное и произошло.
Как-то осенью 1944 года я докладывал Молотову телеграмму из Вашингтона. Нарком слушал, продолжая просматривать бумаги на столе. Потом поднял на меня пристальный взгляд и спросил:
— Что вы делали в 1934 году в польском консульстве в Киеве?
Я поначалу растерялся, недоумевая: к чему этот вопрос? Молотов не сводил с меня глаз. Я понимал: нужно немедленно ответить.
— В польском консульстве? — начал я вспоминать. — Действительно, мне приходилось там бывать. Тогда я работал гидом в «Интуристе» в Киеве. Туристы обычно возвращались домой через Польшу. Я собирал их паспорта и относил в консульство для получения транзитной визы…
— Это мы знаем, — сказал Молотов ледяным тоном. — Но посещение польского консульства, о котором идет речь, было не в туристский сезон, а позднее, осенью, и вошли вы туда не с парадного, а с черного хода. Что вы там делали?
Подумать только, ведь прошло десять лет! Киев за это время пережил оккупацию, тяжелые бои при его освобождении. Разрушен старый Крещатик, взорван Успенский собор в Лавре, сгорели бесценные произведения искусства, погибли тысячи киевлян. А какая-то бумажка, написанная тем, кто за мной тогда, в 1934 году, следил, уцелела и теперь становится опасной уликой.
— Я был там у моего приятеля. Он раньше работал шофером в «Интуристе», и обычно мы с ним возили экскурсантов по городу. Потом он. перешел на работу в консульство, наверняка не без рекомендации соответствующих органов. Я случайно встретил его на улице, и он пригласил меня к себе в гараж. Мы там посидели, поболтали, выкурили по польской сигарете «Про Патрия», выпили немецкое пиво вот и все…
Взгляд Молотова несколько потеплел, и он сказал: — Принимаю ваше объяснение. Это Берия написал товарищу Сталину докладную о вашем посещении польского консульства. Можете идти.
Как будто мне повезло. Ведь я вполне мог быть объявлен «шпионом белополяков», пробравшимся в святая святых — в кабинет Сталина! Вспоминая сейчас об этом, думаю и о том, как тесен мир. Польским консулом на Украине был Бжезинский — отец известного американского советолога Збигнева Бжезинского, бывшего помощника президента Картера по национальной безопасности. Если бы тогда на меня завели дело и заставили «сознаться», получилось бы, что я завербован Бжезинским-старшим.
