Леонид Млечин - Ленин. Соблазнение России
Звездный час Чичерина наступил весной 1922 года, когда в Италии собралась мировая политическая элита, чтобы определить будущее послевоенной Европы. Распад Австро-Венгерской, Оттоманской и Российской империй привел к возникновению множества новых государств — обрели самостоятельность Финляндия, Польша, Чехо-Словакия, Прибалтийские республики, Королевство сербов, хорватов и словенцев (Югославия)… Новые страны испытывали огромные политические и экономические трудности и нуждались в помощи.
6 января 1922 года Верховный совет Антанты (в нее входили Бельгия, Великобритания, Италия, Франция и Япония) по предложению британца Дэвида Ллойд Джорджа принял решение созвать в Генуе конференцию, посвященную восстановлению Центральной и Восточной Европы. На конференцию пригласили делегации поверженной Германии и отвергнутой России. Возглавить делегации предлагалось главам правительств.
На следующий же день, 7 января, полпред в Англии Леонид Борисович Красин отправил шифротелеграмму Чичерину: «Приезд Ленина в Италию считаю недопустимым ввиду савинковцев, врангелевцев и фашистов. Более приемлемым был бы Лондон. Тут можно обставить надежно как приезд, например, в сопровождении Красина, так и проживание. Если не поедет Ленин, предлагать ли приезд Троцкого? Италия, конечно, тоже исключается».
В Москве приглашение на конференцию приняли. Нельзя было отказываться от первого выхода советской дипломатии на мировую арену. Но отправлять за границу Ленина боялись — думали, что белая эмиграция, тот же Борис Савинков и его эсеровские боевики, не упустит случая разделаться с вождем революции. Не меньшей опасности подвергался и второй человек в стране — Лев Троцкий.
12 января Ленин продиктовал записку для секретаря ЦК Вячеслава Михайловича Молотова, отвечавшего за подготовку документов к заседаниям Политбюро: «О поездке тт. Ленина, Троцкого в Италию (по телеграмме тов. Красина). Думаю, что указанная Красиным причина в числе других причин исключает возможность поездки в какую-либо страну как для меня, так и для Троцкого и Зиновьева».
ВЦИК 27 января утвердил состав советской делегации на Генуэзскую конференцию во главе с Лениным. Но это была чистая формальность. ЦК сразу же предложил Ленину передать полномочия председателя делегации своему заместителю Чичерину. Ленин, как дисциплинированный коммунист, подчинился решению Центрального Комитета. Георгий Васильевич воспринял свою задачу всерьез и считал, что конференция — это шанс, который надо использовать. Важнее всего получить на Западе заем, который позволит поднять разрушенное хозяйство страны. Ради этого, считал нарком, стоит пойти на какие-то политические уступки.
Западные дипломаты говорили, что советское законодательство дискриминационное: представители бывших правящих классов даже лишены права голосовать на выборах, а это недопустимо. Чичерин предложил за приличную компенсацию внести в конституцию поправку — разрешить представительство «нетрудовых элементов» в Советах. Наивный Чичерин и через пять лет после революции так ничего и не понял…
Взбешенный Ленин на полях его письма написал: «Сумасшествие!» И предложил секретарю ЦК Молотову «немедленно отправить его в санаторий. Письма Чичерина показывают, что он болен, и сильно. Мы будем дураками, если тотчас же и насильно не сошлем его в санаторий».
В отличие от своих наследников Владимир Ильич не додумался до использования психиатрических диагнозов в борьбе с инакомыслящими, и он вовсе не хотел лишаться наркома, который ему в принципе нравился. Поэтому Чичерин продолжал работать, но его идеи были отвергнуты. Восстановление экономики Ленина интересовало меньше, чем построение придуманного им социалистического государства.
Революция национализировала имущество не только российских, но и иностранных владельцев собственности. Это было крайне болезненно для многих европейцев, убежденных в том, что государство не имеет права лишать человека его собственности. Чичерин предложил удовлетворить претензии иностранцев, лишенных собственности в России. Тут идеология страдала в меньшей степени. Ленин поддержал было эту идею, но буквально на следующий день передумал.
В отличие от своего наркома он совершенно не был заинтересован в успехе Генуэзской конференции. Он искренне желал ей провала. 10 февраля 1922 года Ленин написал Чичерину письмо, которое никогда не публиковали при советской власти:
«Архисекретно. Нам выгодно, чтобы Геную сорвали… но не мы, конечно. Обдумайте это с Литвиновым и Иоффе и черкните мне. Конечно, писать этого нельзя даже в секретных бумагах. Верните мне сие, я сожгу. Заем мы получим лучше без Генуи, если Геную сорвем не мы. Надо придумать маневры половчее, чтобы Геную сорвали не мы. Например, дура Гендерсон и компания очень помогут нам, если мы умненько подтолкнем…».
Артур Гендерсон был в те годы лидером британской лейбористской партии. Со временем он станет министром иностранных дел и поспособствует сближению Лондона и Москвы.
Нарком Чичерин решительно не согласился с Лениным и в тот же день ответил:
«Я не хозяйственник. Но все хозяйственники говорят, что нам до зарезу, ультранастоятельно нужна помощь Запада, заем, концессии, экономическое соглашение. Я должен им верить. А если это так, нужно не расплеваться, а договориться…
Вы, несомненно, ошибаетесь, если думаете, что получим заем без Генуи, если расплюемся с Англией. Заем дают не правительства с их дефинатами, а капиталисты, деловые круги. Теперь они видят в нас наилучшее возможное в данных условиях в России правительство. Но если мы будем в Генуе бить стекла, они шарахнутся прочь от нас».
Переубедить Ленина наркому так и не удалось.
Российская делегация получила указание отвергнуть все требования западных держав. Но, напутствуя дипломатов, Ленин говорил о том, что при этом не следует пугать западные державы откровенными высказываниями относительно подлинных целей Советского государства. Никаких разговоров о «неизбежных кровавых социалистических революциях». Лексика должна быть исключительно миролюбивой. Владимир Ильич не был вполне уверен в своем наркоме. Поэтому Ленин беспокоился, будет ли у него возможность следить за происходящим на конференции, чтобы вовремя подкорректировать Чичерина.
16 января 1922 года Ленин озабоченно писал Троцкому:
«Телеграфная связь Москвы с Генуей на время переговоров архиважна. Надо этот вопрос поставить и решить быстро.
1) Будет ли у нас к 8 марта телефонная станция в Москве, хватающая до Генуи? Обещали, кажись. Проверить.
2) Приемник у нашей делегации в Генуе?
