Людмила Зыкина - Течёт моя Волга…
Так вот, оказывается, в чем дело… Заокеанские журналисты мало что знают о советском танцовщике, и мои познания при упоминании одной только фамилии «Васильев» вышли за рамки ожидаемого ими. О творческой жизни Владимира Васильева я знаю действительно многое, потому что его актерская индивидуальность наводит на серьезные размышления и оставляет в памяти неизгладимый след. Пишу эти строки, и мне вспомнился заголовок статьи в «Нью-Йорк таймс» по поводу выступлений Васильева и Плисецкой во время гастролей в США в 1967 году: «Русские поразили индивидуальностями».
Мысль и чувства, заложенные в танце замечательного мастера мировой хореографии, проникают в тайники человеческого духа. Более того, его творчество способствует разрешению ряда проблем современного искусства. Время подсказало пути развития этого дарования, от природы сугубо демократического, цельного, волевого. С именем Васильева навсегда ушли в прошлое неземные холодные принцы, чересчур галантные «голубые» кавалеры. Раздвинулись и рамки самой хореографии, ограниченные канонами вековых традиций балета. Потому так необычайно широк и разнообразен репертуар танцовщика, которому оказалось по силам выразить на сцене любые искания знаменитых хореографов, будь то Лавровский, Голейзовский, Григорович, Бежар, Якобсон… Трагедия, драма, лирическая поэма, комедия — такого огромного диапазона не было и нет ни у одного из самых именитых танцовщиков разных лет и эпох. Думаю, причина тут в богатстве натуры Васильева. Еще в начале своей уникальной карьеры он так много впитал в себя, что за короткий промежуток времени мог решить сценические задачи наивысшей сложности. В девятнадцать лет уровень техники и мастерства его был настолько высок, что вызывал восхищение всех, кто видел этот эмоциональный, насыщенный живой импровизацией, свободный, кажущийся непринужденным танец. Уже тогда вырисовывался именной васильевский почерк — размашистый, неуемный, щедрый. В свое время Всеволод Мейерхольд говорил, что актеру «необходим тот внутренний вольтаж, то напряжение, которое заставит светиться все его краски». По-моему, подобный вольтаж свойствен именно танцу Васильева.
К достоинствам артиста следует отнести и его безупречное чувство координации — одно из основополагающих качеств балетного артиста, свободное владение грамматикой движения. Но главное, что подметил в то время основатель всемирно известного ансамбля танца Игорь Моисеев, пластика Васильева одухотворена, он словно живописует сценическое пространство уверенными, осмысленными, красивыми штрихами.
— Вот почему, — заключает известный хореограф и балетмейстер, — у зрителя рождается ощущение не рекорда высоты, а волнующего парения человека, движения его — сами по себе поэзия.
Недюжинный талант танцовщика заметили и зарубежные специалисты балета. «Танец Васильева меня просто потряс, — не мог прийти в себя от восхищения председатель жюри конкурса в Варне английский критик и знаток балета Арнольд Хаскел. — Такого я не видел за всю мою долгую жизнь. Его танец — на грани фантастики. Моему удивлению нет предела».
Вспомним 1959 год, открывший «эру Васильева». Однако прежде всего нужно сказать о том ошеломляющем успехе советских мастеров балета, который потряс общественность крупнейших стран Европы и Америки. В 50-е годы Большой Балет (эти крылатые слова родились в Англии в дни гастролей Большого театра в 1956 году) показал зарубежному зрителю лучшее из того, что было в арсенале отечественной хореографии. «Именно на этот период, — считал Асаф Мессерер, — пришелся определенный сдвиг общих хореографических процессов, влияющий и на саму сценическую практику, и на наше суждение о ней. И хотя протекшее время было для балета порой его нарастающего расцвета, однако, вглядываясь в методы решения драматургии спектаклей, выразительность, одухотворенность и музыкальность танца исполнителей, зарубежные специалисты и зрители не только нашли подтверждение уже достигнутой нашим балетом художественной высоты, но и заметили в них явно обозначившиеся, резко очерченные прогрессивные художественные тенденции, способствующие дальнейшему развитию и укреплению позиций отечественной хореографии в мировой культуре. Эти тенденции шли от духовной зрелости, от потребности расширить поиски, границы хореографии, а не от холодных и бездушных манипуляций в области формы. Их серьезность и ограниченность позволили в будущем сделать фундаментальные художественные открытия, не подчиняя их ни моде, ни изменившимся эстетическим веяниям, ни стремлению во что бы то ни стало поразить чем-то необычным».
За время моих зарубежных поездок я не раз слышала о том громадном вкладе, который внесло искусство современной русской хореографии в обновление мирового балета. И, конечно, имя Васильева среди танцовщиков всегда Произносилось первым.
Весной 1959 года Васильев принял участие в первых гастролях балетной труппы Большого театра в США и Канаде. Визит советских артистов на Североамериканский континент был встречен всеми с огромным энтузиазмом. Театр «Метрополитен-опера», на углу 34-й улицы и 7-й авеню, вмещавший 3600 человек, был заполнен от отказа. Он стал, как заявила одна из газет, «самым модным местом Нью-Йорка». На спектакли спешили такие видные промышленники, как Сайрус Итон, Роберт Даулинг, генеральный секретарь ООН Даг Хаммершельд, деятели мировой культуры Мэри Пикфорд, Грета Гарбо, Лилиан Гиш, Исаак Стерн, Леопольд Стоковский, Рокуэлл Кент… Специально на премьеру из Аризоны прилетел Ван Клиберн. Девяностопятилетняя больная писательница Этель Лилиан Войнич, будучи не в силах приехать на спектакль, выяснила отношения с телевидением: «Нельзя ли показать целиком балет из Москвы?» «Это было подобие катастрофы, — рассказывал Соломон Юрок. — Визит Большого театра вызвал больше раздоров и споров в Штатах, чем любое другое событие со времен войны между Севером и Югом. Несмотря на испепеляющую жару, тысячи ньюйоркцев томились в очереди за билетами по сорок и более часов, не покидая своего места. Ну что я мог поделать почти с 4 миллионами заявок? Звонили даже с Аляски, и тем подавай советский балет. Официальная цена билета — 50 долларов при таком ажиотаже для многих не казалась слишком высокой».
Васильев выступил на премьере балета «Ромео и Джульетта» в роли Бенволио, а затем танцевал в «Каменном цветке». Меня поразило, что почти все критики и обозреватели центральных американских газет увидели в молодом артисте «будущего танцовщика номер один мирового балета». После премьеры «Каменного цветка» «Нью-Йорк геральд трибюн» так и написала: «Запомнились только двое — Плисецкая и Васильев. Оба обладают всем, что нужно для гениев балета». Поистине пророческие слова! Они неоднократно подтверждались спустя годы. В знаменитом театре «Колон» в Буэнос-Айресе, построенном в 1908 году по проекту итальянских архитекторов, где выступали Шаляпин, Павлова, Верди, Пуччини, Нижинский, сложилась — со дня основания — необычная традиция: здесь запрещено артистам любого ранга и любой страны повторять свои выступления на бис. За все время существования театра только четыре раза нарушалось незыблемое правило, а в пятый и шестой раз это произошло, когда здесь танцевали Плисецкая и Васильев: 45 минут не отпускали со сцены Плисецкую осенью 1976 года, столько же — Васильева в дни гастролей советских мастеров хореографии в Аргентине в декабре 1983 года.
