Олег Гордиевский - Следующая остановка - расстрел
Как-то раз вечером Грибин пригласил меня к себе домой на ужин с его женой Ириной и дочерью Еленой, которую когда-то все звали Аленкой. Когда я видел ее в последний раз в Дании, она была десятилетней девчушкой, и я решил преподнести ей в подарок имевшееся у меня прелестное издание шотландской поэзии, в переводах русского поэта Константина Бальмонта.
Поскольку Бальмонт, живший на стыке двух веков, в коммунистическую эпоху считался в нашей стране ярчайшим представителем декадентства, достать его произведения в Советском Союзе было невозможно, и упомянутую выше книжку я купил во время загранкомандировки. Я понимал, что Аленка за прошедшие шесть с лишним лет подросла, и тем не менее, нажав на кнопку звонка, не был готов к тому, что увидел, переступив порог квартиры Грибина. У обоих ее родителей — у Николая с его узким лицом и у Ирины, наполовину еврейки, с восточными чертами лица, — были темные волосы, рядом же с ними стояла белокурая русская красавица с очаровательной мордашкой, длинноногая, стройная, с тонкой талией и пышными бедрами. Казалось, что она только что сошла с картины, написанной в академической манере лет сто назад.
Грибин, стоявший у нее за спиной, явно был горд своим чадом и испытывал огромную радость, заметив мое восхищение. Вечер прошел как нельзя лучше, книга имела огромный успех.
Вернувшись в Лондон вскоре после того, как Никитенко получил благодарность за свой мнимый успех с Битовым, я тоже решил предпринять нечто такое, что повысило бы мою репутацию в глазах Центра и не нанесло бы при этом ущерба Западу. Вскоре, словно в ответ на мои мысли, мне представилась такая возможность, причем без всяких усилий с моей стороны.
Однажды ко мне в кабинет ворвался необычайно возбужденный наш сотрудник по фамилии Токарь — в отсутствие Никитенко старший в подразделении контрразведки — и сообщил, что в посольстве объявился необычный посетитель — Светлана Аллилуева, или миссис Питерс, дочь Сталина. В косынке на голове и в темных очках, она преспокойненько вошла внутрь, не узнанная никем из наших сотрудников и, как мы обнаружили позже, не замеченная службой наблюдения МИ-5, и сказала, что желает вернуться в Россию вместе со своей дочерью Ольгой, которой было тогда тринадцать лет. Токарь передал мне незапечатанный конверт с ее письмом. Якобы адресованное ее сыну от первого брака, оно предназначалось в действительности высшему советскому руководству и выражало гнев, возмущение и глубокое разочарование, которые она испытала, непосредственно столкнувшись с некоторыми крайне отрицательными реалиями западного образа жизни.
Я читал ее послание со смешанным чувством восхищения и жалости: восхищения — потому что оно было блестяще написано, в яркой, выразительной форме, а жалости, поскольку автор его глубоко заблуждался, подходя столь однобоко к оценке Запада. Но ее можно было понять. Ее реакция на то, что увидела она, оказавшись в чуждом для нее мире, была вполне естественна для русской женщины с примесью восточной крови в жилах. Она все еще пребывала под влиянием традиционного, патриархального образа жизни, который наблюдала в своей семье, и, само собой разумеется, приходила в ужас от таких пагубных проявлений свободы в западных странах, как распространение порнографии, безудержное потребление наркотиков, алкогольных напитков и табачных изделий, распущенность девочек, начинающих половую жизнь в тринадцать лет. Знакомясь с содержанием письма, я видел, что эта женщина, разуверившись в том, что Запад является олицетворением свободы, демократии, светлых чаяний и подлинной цивилизации, теперь, спустя двадцать лет после того, как покинула родину, пришла к выводу, что западный образ жизни — это прежде всего продажность, непорядочность, бесстыдство и деградация личности. Ясно, ее страшило будущее, уготованное ее дочери, и она с дрожью в сердце думала о том, что через год или два утратит контроль над своим ребенком, и что Ольга начнет, как и многие ее сверстницы, вести себя вызывающе по отношению к матери, спать с мальчишками, баловаться наркотиками и неизвестно где пропадать по ночам.
Смысл всего того, что писала Светлана, жалуясь на удручающую обстановку на Западе, сводился к тому, что она хотела бы вернуться к более скромному и достойному образу жизни в России. Однако проблема заключалась в том, что она уже успела позабыть, что представлял собой в действительности советский образ жизни. Более того, проведя за рубежом два десятилетия, она начала со временем идеализировать условия жизни в Советском Союзе. И наконец, она не знала о том, что с тех пор, как она покинула родину, жизнь там резко ухудшилась. В шестидесятых годах, которые она помнила, там еще не ощущалось столь острой нехватки продовольствия, продажность чиновничества и взяточничество не достигли таких широких масштабов, как теперь, тогда все еще сохранялись какие-то устои нравственности, коммунизму не удалось покончить с традиционными ценностями и, ко всему прочему, в сознании людей еще были живы воспоминания о сталинском терроре, в какой-то степени удерживавшие их от нарушения законов и совершения противоправных действий. В общем, чего Светлана не приняла во внимание, так это того, что к 1984 году в СССР многое изменилось в худшую сторону, и наше государство имело все меньше оснований считаться цивилизованной страной.
Вопреки надеждам и ожиданиям советских людей, работавших за границей, обстановка на родине деградировала изо дня в день. Такие важнейшие социальные сферы, как здравоохранение и народное образование, пришли в упадок, дефицит продуктов питания принял чудовищные размеры, ассортимент имевшихся в магазине промышленных товаров был крайне скуден, автолюбители сталкивались со все большими трудностями, когда возникала необходимость отремонтировать свои машины, — и так во всем, куда ни сунься. Коррупция стала обыденным явлением, вплоть до того, что распространилась и среди значительной части партийного аппарата. КГБ все это хорошо было известно, но справиться с этим злом он не мог. Разрыв в уровнях технологического развития Советского Союза и Запада продолжал увеличиваться, экономический рост приостановился: тот ничтожно малый процент среднегодовых темпов прироста валового внутреннего продукта, который приводился в официальных сводках, являлся всего-навсего результатом произвольного манипулирования статистикой. Советские люди между тем все острее сознавали свое положение: телекоммуникационные средства получили столь широкое распространение в нашей стране, что цензура не могла уже более скрывать от народа новости о происходящих в мире прогрессивных процессах.
