Жан-Пьер Неродо - Август
На средства от военной добычи я воздвиг на принадлежащем мне земельном участке храм Марса Мстителя и Форум Августа. По соседству с храмом Аполлона я воздвиг театр, выкупив большую часть земельного участка у частных лиц, и дал театру имя своего зятя Марка Марцелла»[286].
Как видим, размах немалый. И в самом деле, Август действовал в русле традиции великих триумфаторов прошлого, которые по возвращении из победоносного похода часть военной добычи жертвовали на сооружение новых или реставрацию старых памятников архитектуры. Но за внешним сходством таились глубокие внутренние различия. Некоторые из построек, затеянных Августом, действительно носили триумфальный характер, то есть осуществлялись за счет военной добычи, например Марсов форум. Но многие другие он оплачивал из своего собственного кармана, что решительно меняло дело. Август превратил градостроительство в дело политической важности, на каждом шагу подчеркивая свою щедрость по отношению к горожанам. Мало того, право благоустраивать Рим он оставил исключительно за собой, предлагая остальным магистратам и даже членам своей семьи проявлять градостроительную инициативу в провинциальных городах.
Так Рим постепенно превращался в место, где любое благодеяние исходило только от принцепса. Август не забывает упомянуть, что он не стал всем вновь появившимся памятникам присваивать свое имя, но разве он в этом нуждался? Разве не ясно было всем и каждому, что чудесное превращение, которое переживал город, происходило исключительно благодаря ему? Впрочем, некоторым новым сооружениям он присваивал имена своих родных. Мы уже говорили о театре Марцелла, но такой же чести удостоились Октавия и Ливия, каждая из которых получила по портику.
Чтобы подчеркнуть свое повсеместное присутствие в городе, Август нашел иной способ. Он разделил Рим на 14 районов, в свою очередь поделенных на 265 кварталов. Согласно старинному обычаю на городских перекрестках всегда устанавливали жертвенники богам Ларам, происхождение которых оставалось загадкой даже для ученых того времени, но которым поклонялись все жители Рима, включая рабов и вольноотпущенников, считавших Ларов богами-покровителями. Получив звание верховного понтифика, Август ввел обычай поклоняться Ларам — хранителям его собственного домашнего очага, а также его личному гению. В 12 году он впервые испробовал это новшество в одном из римских кварталов, но постепенно распространил его на весь город, заставив участвовать в его домашнем культе такие категории жителей, которые всегда считались самыми опасными с точки зрения возмущения общественного спокойствия.
Наконец, именно к Риму относится один из самых известных афоризмов, сказанных Августом. Он утверждал, что получил Рим кирпичным, а оставил его мраморным. Мы уже показали, что, по мнению Диона Кассия, это заявление следует понимать в фигуральном смысле, но даже если мы попытаемся придать ему буквальный смысл, то убедимся, что в приложении к Риму оно не соответствует действительности. При Августе и в самом деле появилось несколько сооружений из мрамора, например храм Аполлона на Палатине, но все-таки большая часть из них возводилась традиционным для Рима способом — из камня, добываемого в окрестностях города, или из кирпича, лишь снаружи прикрытого мраморной облицовкой. С другой стороны, архитектурные сооружения, возводимые во времена республики, отнюдь не всегда строились из кирпича. Для них чаще всего использовали камень или грубый цемент под каменной или даже мраморной облицовкой, ведь разработка мраморных карьеров Каррары началась уже при Цезаре. Так что Август, во-первых, получил Рим вовсе не кирпичным, а во-вторых, оставил его не мраморным, а лишь прикрытым мрамором.
Подобная оговорка в устах человека, всегда тщательно следившего за точностью выражений, не может объясняться простой небрежностью. Август понимал, как важно для него придать Риму величественный вид. Мраморные декорации были необходимы для героической пьесы, в которой все актеры, и в первую очередь он сам, выступали в торжественных нарядах, скрывавших скромный примитив реальности. Впрочем, когда в 64 году н. э., во время правления Нерона, в Риме вспыхнул пожар, этот «мраморный» город «стал легкой добычей огня, бушевавшего на узких извилистых улочках, вкривь и вкось застроенных домами»[287]. Август действительно придал Риму монументальный вид, но он и не прикоснулся к жилым кварталам, беспорядочностью своей застройки обязанным, как считалось, торопливости, с какой город восстанавливался после страшного пожара, учиненного галлами в 385 году до н. э.
Что же двигало Августом — стремление приукрасить истинное значение своего правления или честное осознание того, что он больше заботился о соблюдении внешних атрибутов, чем о структурной прочности возведенного им здания? Трудно сказать. И даже если вслед за Дионом Кассием мы попытаемся истолковать его заявление в переносном смысле, все равно оно будет означать, что Август в первую очередь думал о внешней устойчивости империи. Впрочем, разве мраморное сооружение прочнее кирпичного? И Дион Кассий, упоминая, что Август отпустил это замечание про мрамор и кирпич как раз перед тем, как пошутить на тему театра жизни, заставляет нас серьезно усомниться в том, что принцепс еще питал какие-то иллюзии по поводу реальных результатов своих свершений. Может быть, он просто надеялся, что, сотворив очередную иллюзию, сумеет убедить потомков в ее реальности?
Образ принцепса, довлевший над новым Римом, не менее широко распространился и по просторам империи. И Запад, и Восток, раз увидев Августа, уж не могли его забыть, — такими многочисленными были статуи, представлявшие его в полном блеске стати и красоты, и жертвенники, и монеты, и надписи. Каждый эдикт имперского или местного значения содержал полное перечисление его титулов, достойных высокого почитания. Население провинций очень рано, с 26–25 годов охотно признало в нем полубога, если не просто бога. В провинции Азия, например, по предложению проконсула Павла Максима Фабия с 10—9 года отсчет нового года начали вести со дня рождения Августа. Но даже более сдержанные в этом отношении жители Италии понемногу стали смешивать культ его гения с культом богини Ромы. Это явление достигло даже Рима, где Августа отныне славили на каждом перекрестке.
Одним словом, Август стал вездесущ. Дошло до того, что папирус наивысшего качества, прежде именовавшийся иератическим, то есть священным, переименовали в «август», тогда как папирус качеством чуть похуже, но все-таки хороший, называли «ливией»[288]. Что ж, империя чтила священный облик своего принцепса, и не удивительно, что писать о вещах священных она теперь предпочитала на «августе».
