Григорий Грум-Гржимайло - По ступеням «Божьего трона»
Но вот из Лоу-чэна раздались последовательно три пушечных выстрела…
– Скорее, назад теперь… в тань! Иначе раздавят…
Действительно, громадная толпа вдруг захватила целую улицу и, фантастически сверху освещенная бесчисленными огнями, ракетами и замысловатыми фонарями, быстро двинулась к нам, издавая по временам такие дикие вопли, которые покрывали собою даже оглушительные залпы китайских хлопушек.
Всю ночь напролет шумели китайцы; гремели учащенные выстрелы китайских хлопушек, взлетали ракеты, и по временам откуда-то доносились до нас отзвуки той адской какофонии, которой почему-то присвоено название музыки; а наутро те же китайцы, расфранченные во все лучшее, принимали и отдавали визиты.
С остальными же вместе и мы стали невольными участниками китайского торжества. Получивши визитные карточки от вана Шаа-Махсута, хами-тина Шэнь-гуй-хуна, чин-тэя и других наиболее важных чиновников города, мы не замедлили отвечать любезностью на любезность. Пока же происходил обмен этих скучных приветствий, люди наши проводили свое время иначе: они получили торжественное приглашение на обед к содержателю таня и, как нам показалось потом, не только поели, но и выпили у него вовсе немало во славу китайского Нового года.
Три дня шло такое веселье. Странствующая труппа китайских комедиантов успела уже обойти все богатейшие китайские семьи, распорядитель ее заходил даже к нам предлагать свои услуги. Три дня все лавки и частные здания разукрашены были пестрыми флагами и фонарями, а люди сохраняли праздничный вид и не принимались за повседневные занятия и работы, а затем все пришло в прежнее состояние: сельские жители все разъехались, улицы опустели и Хами вошел в свою обычную колею. Но после недавнего шума еще резче стала бросаться в глаза современная его захудалость.
Наконец, наступил и для нас радостный день: хами-тин явился с нам лично и вручил полученный им из Пекина пакет, в котором препровождался охранный лист, выданный нам цзун-ли-ямынем. Томительное выжидание кончилось, и мы с удвоенной энергией взялись за свое снаряжение в дальнейший путь через пустыню.
Но тут нам встретилось непредвиденное препятствие: в Хами мы не могли достать сколько-нибудь порядочных лошадей за сходную цену, т. е. рублей за 30–35. А так как мы нуждались по крайней мере в 7–8 лошадях, то большая приплата за каждую могла составить сумму, слишком обременительную для нашего более чем скромного бюджета.
Верблюдов в Хами также не оказалось, и вот нам волей-неволей пришлось формировать караван из ослов. На наше счастье, в составе нашего экспедиционного отряда оказался опытный погонщик и в то же время знаток их, Хассан-бай, который горячо взялся за дело и спустя несколько дней уже успел собрать караван из 14 превосходных животных.
26 января в сопровождении А. П. Соболева и нескольких солдат, проводивших нас за город, мы выступили наконец из Хами.
Глава двадцатая. По восточной части Хамийского княжества
Первые 10 км мы шли селениями: Аяр на р. Аяр-гол, Саваш и Тюбеджин на р. Якка-булак, Кызыл-юлгун, или Ши-цюань-цзы, на р. Едыра. Здесь проходила граница культурных земель, здесь же находилась и таможня для сбора лицзина. А дальше до самого Та-шара, т. е. километров на двадцать, потянулась каменистая пустыня, по всем видимостям столь же бесплодная, как и все подобного характера местности.
Та-шар, в котором мы остановились, представляет крайне скученное селение, расположенное на берегу речки Гаиб-су, бегущей здесь в плоских берегах, среди крупного галечника и валунов.
Земли, годной для пашни, по обоим ее берегам очень мало, да и то это тощий песок с очень небольшой примесью глины. Неудивительно поэтому, что урожаи здесь редки и что, наоборот, зачастую ташарцам приходится испытывать тяжелые последствия недородов. При таких условиях быта, конечно, они не могут похвалиться своими достатками; мало того, невозможно даже в Хами отыскать селение, в котором нужда сказывалась бы так явно, как здесь. И несмотря на это, ташарцы все же поразили нас своей опрятностью, своей приветливостью и готовностью услужить. Мы провели в Та-шаре три дня и с большим сожалением покинули это селение, где нас приняли с редким, даже у тюрков, радушием.
Такая долгая остановка в таком бедном селении вызвана была особыми обстоятельствами. Мы неожиданно очутились в местности глубокого интереса. Речка Гаиб-су – это Вэй-ур китайцев[121]. Названа она, вероятно, так потому, что на ее правом берегу находился некогда буддийский монастырь уйгуров. Но, помимо этих развалин, долина речки Гаиб-су представляет интерес и в другом отношении. Здесь я нашел громадные валуны, целые скалы мелкозернистого серого гранита, вынесенные сюда, по-видимому, издалека, так как ближайшие к Гаиб-су утесы (а я их проследил километра на три вверх по реке) сложены из других горных пород, а именно из красного крупнозернистого гранита, разорванного выходами эпидотового диорита, черные горизонтальные жилы которого очень резко выделялись на высоте 42 м от поверхности почвы.
Гаиб-су берет начало двумя истоками: один из них стекает с осевой части Хамийских гор близ Кошеты-дабана и течет затем по долине почти восточного простирания, другой стекает также с центрального массива, но направляется прямо на юг и при встрече с первым образует довольно обширную котловинообразную долину, занятую княжеской усадьбой Багдаш (6640 футов, или 2024 м), откуда речка поворачивает уже на юго-юго-запад и, прорвав узким ущельем южную гранитную гряду Карлык-тага, выносит свои воды в долину Та-шара. На всем своем протяжении в горах она поросла крайне разнообразной древесной и кустарной растительностью, которая при устье ущелья переходит в сплошной лес волошской орешины и абрикосовых деревьев, образующих знаменитый княжеский сад при усадьбе Ортам. Сад этот, а также кустарная поросль по речке Гаиб-су, служат прекрасным убежищем зимующей птице, которая и держится здесь в большом числе, лакомясь ягодами барбариса, плодами шиповника и боярышника, а также семенами многих растений, устилающих песчаную почву. Ради охоты на этих птиц мы и перебрались 30 января в усадьбу Ортам.
По выходе из Та-шара дорога бежит сюда сначала вдоль берега речки, но затем все более и более отклоняется к западу, избирая места, где галька и валуны мельче. Не доходя до ворот сада, мы заметили у дороги пирамидальную кучу камней, происхождение коей местное население считает недавним. «Это Бай-ян-ху, покидая Ортам, велел каждому из своих воинов положить сюда камень», – поведал нам аксакал. Ограда ортамского сада сложена из валунов, почва ее представляет мелкий серый песок без всякой примеси гравия, хотя валунов в нем немало. Сад обширный, но крайне запущенный. Когда-то любимая резиденция Башир-хана, усадьба эта ныне совсем не поддерживается, и деревянный превосходный дом пришел в ветхость: балки покривились, штукатурка обвалилась, мелкий орнамент из дерева частью выломан, частью сам обломался и лежит кучей в громадном полутемном зале, красиво выкрашенном и орнаментированном. В общем здание это напоминает садовый павильон Шаа-Махсута, хотя китайский стиль и не выдержан здесь столь полно, как там. Внутренние его покои приходятся на запад, где некогда имелись и веранда, и небольшой цветник, приемные же комнаты – на восток, т. е. в сторону обширного двора, окруженного высокой и еще хорошо сохранившейся оградой. В этом дворе имелись конюшни для лошадей, службы же помещались дальше, за вторым двором, на восток, составляя совсем отдельную слободу. Как на особую достопримечательность сада нам указали на виноградную лозу. До дунганского восстания их было здесь несколько, но, когда народ отсюда бежал, они остались без укрытия и зимою повымерзли.
![Матвей Курилкин - Будни имперской стражи[СИ]](/uploads/posts/books/no-image.jpg)