Арман Жан, де Ришелье - Мемуары
Сразу после того, как маршал был убит, г-н де Витри прошел в комнату супруги маршала, располагавшуюся возле покоев Королевы, и арестовал ее, забрав все, что у нее было, в частности, деньги, драгоценности и мебель. На ней были надеты драгоценности короны, ибо она находилась в постоянном страхе, как бы не случилось какое-нибудь несчастье, и так боялась, что считала себя в безопасности, только если при ней были сокровища, коими можно было бы откупиться; однако она не имела права носить их, поскольку, хотя она и делала вид, что эти сокровища принадлежат ей, вещи такого рода должны храниться в каком-то определенном и надежном месте, ведь с человеком может случиться все что угодно.
Барон де Витри заставил ее снять драгоценности и отправил супругу маршала в комнаты, где содержался арестованный Господин Принц. В то же время в покои маршала послали людей, дабы вынести оттуда всю мебель и бумаги; однако самое драгоценное, что у него было, нашли на нем, и это стоило 1 900 000 ливров. Часть его дома была разграблена, и среди прочих — комната сына маршала, которого де Витри приказал взять под стражу до решения Короля. Отец приказывал называть сына графом де Ла Пене: якобы он происходил из этого почтенного итальянского рода. Это был мальчик двенадцати лет, воспитанный, многообещающий, достойный лучшей судьбы; что до дочери маршала, о которой речь шла выше, она скончалась первого января этого года. Господь пожелал избавить ее от переживания того, чему ей пришлось бы стать свидетельницей, доживи она до описываемого дня.
За совершенный поступок барон де Витри был немедленно возведен в ранг маршала Франции. Его должность капитана гвардейцев отдали г-ну дю Алье, его брату, получившему духовное звание и служившему в аббатстве Сент-Женевьев и надеявшемуся стать, как один из его родственников, аббатом; несмотря на то, что ему нелегко было вернуться в мир, с помощью своей отваги и добродетели вкупе с репутацией, коей отличались при дворе его отец и брат, он смог снискать себе репутацию бравого и мудрого дворянина, и всякий при дворе счел, что он вполне достоин должности, на которую его назначили.
Персен, деверь де Витри, получил командование Бастилией. Ему доверили охранять Господина Принца вместо шевалье Коншина.
Во второй половине того дня представители всех цехов и орденов явились приветствовать Короля, аплодируя ему за то, что было сделано. Они увидели Его Величество за игрой в бильярд — г-н де Люинь нарочно сделал так, чтобы народ мог отовсюду видеть Короля. Это было похоже на возрождение старинного обычая, когда французы при вступлении монарха на престол носили его на руках, чтобы вся армия могла приветствовать его изъявлениями радости: подобный пример есть и в Священном Писании, там, где рассказывается о вступлении на престол царей богоизбранного народа. Его Величество пребывал до сего дня в нежном возрасте, потому Люинь занимался лишь тем, что прислуживал ему да свистел, подражая коноплянке; однако в описываемый день стало ясно, что он ищет себе иной судьбы, вознамерившись занять место, которое до него занимал маршал д’Анкр; как будто дерзость перешла от маршала к нему, согласно поговорке, которой воспользовался маршал де Буйон: таверна всегда одна и та же, меняются лишь глотки.
По поводу совета, который он дал Королю, говорили разное: одни хвалили его как наилучший в наихудших обстоятельствах, считая, что в нем нет ничего противозаконного, поскольку все законы сосредоточены в самом Короле: он может менять их по своему пожеланию, в зависимости от государственных интересов и безопасности собственной особы. Однако это мнение не слишком отличается от того, которое выразил льстец Анаксарх152, сказавший Александру, что справедливость и закон — суть два лика Юпитера, чтобы показать, что любая воля Короля законна. Есть и другое мнение, которое персидскому монарху высказали его советники: нет закона, позволившего бы инцест, на который он желает пойти, но есть один закон, по которому правителю позволено все, что он пожелает. Это мнение отличается от того, что утверждали античные мудрецы: что поступки королей справедливы не потому, что они их совершают, а потому, что, будучи примером для подданных, они правят согласно закону и справедливости, слушаются разума — луча, исходящего от Божества и от завета Иисуса Христа, который научает нас, что Господь — тоже первый из царей и что другие цари лишь служители в его царстве, обязанные давать ему отчет, и подлежат его суду с большей строгостью, чем народы, подчиняющиеся им153. Король мог арестовать маршала в Лувре, как Господина Принца, ведь за Королем были и двор, и народ, и все государственные учреждения. Королева давно хотела отправить его в Италию. Совет расправиться с маршалом был недостоин Его Королевского Величества, да он и не последовал ему, отдав лишь приказ взять маршала под стражу.
В тот же день я через Роже, лакея Королевы, дал ей знать о том, сколь сильно я сочувствую случившемуся несчастью и что я сделаю все, дабы проявить свое усердие, служа ей.
На следующее утро тело маршала д’Анкра, без траурной церемонии погребенное под хорами в соборе Сен-Жермен-л’Оксерруа, было вырыто при большом стечении народа под крики и оскорбительные слова толпы, которая отволокла его к Новому мосту и повесила вниз головой в знак устрашения тем, кто чинит народу зло. Маршалу отрезали нос, уши и срамные места, а внутренности швырнули в воду, глумясь над трупом любыми возможными способами. В это время я был там для того, чтобы увидеться с нунцием, г-ном Убальдини154, но столкнулся с трудностями: проезжая по Новому мосту, я попал в толпу, волочившую по городу останки маршала и бурно изъявлявшую свое негодование перед статуей покойного Короля. Новый мост был переполнен народом, увлеченно наблюдавшим за происходящим и опьяненным своей яростью, и ни одна карета не могла проехать по нему. Кучеры были растерянны, мой с кем-то сцепился; в то же мгновение я понял, что нахожусь в опасности, ведь если бы кто-нибудь из толпы в эту минуту крикнул, что я — один из сторонников маршала д’Анкра, бешенство народа обратилось бы на меня как одного из тех, кто, относясь к маршалу сносно, как к человеку, не принимал его дела; однако в глазах толпы и то, и другое выглядело бы единым.
Дабы предупредить подобное развитие событий, я отругал кучера и спросил, что они делают; услышав их ответ, полный ненависти к маршалу д’Анкру, я ответил им: «Воистину вот люди, готовые умереть за Короля; кричите же «Да здравствует Король!». Я закричал первым, и таким образом мне удалось проехать; обратно возвращаться тем же путем я поостерегся и пересек реку по мосту Нотр-Дам.
