Жак Аттали - Карл Маркс: Мировой дух
Месяц спустя опустошенный своим отстранением Бакунин, которого теперь чурались его собственные друзья, поскольку он им мешал, вышел из Юрской федерации, оставив странное письмо, которое, по идее, должно было помочь ему сохранить лицо, но прозвучало первым призывом к тому, что станет «пролетарской культурной революцией»: «За девять последних лет в недрах Интернационала расплодилось больше идей по спасению мира — как если бы идеи сами по себе могли его спасти, — чем нужно, и теперь я брошу вызов невзирая на личности любому, кто изобретет еще одну новую. Время идей прошло, наступило время фактов и поступков». «По своему рождению и положению в обществе, но не по своим пристрастиям и наклонностям, я всего лишь мещанин и в этом качестве мог бы заниматься среди вас только теоретической пропагандой, — писал Бакунин. — Так вот, я убежден, что время теоретических речений прошло. Если бы я был молод, то перенесся бы в рабочую среду, делил трудовую жизнь со своими братьями и участвовал бы вместе с ними в великом труде нужной всем организации». Это письмо, дающее элегантное рациональное объяснение самоотстранения Бакунина от дел после выдвинутого против него бесчестящего обвинения, вдохновит на «вхождение» в пролетарскую среду многих европейских интеллигентов, пожелавших сделаться рабочими, а также главных действующих лиц (против их воли) китайской культурной революции.
В начале 1874 года Маркс проводил много времени в обществе Элеоноры: он пытался убедить ее порвать с Лисса, вызывая приступы гнева, печали и депрессии у Тусси, которая разрывалась между огромной любовью к отцу и всепоглощающей страстью к французу, с которым у нее было столько общего.
Десятого февраля Карл рукоплескал первому крупному политическому прорыву коммунистической партии, совершившемуся по образцу, который он утвердил в Лондоне три года тому назад: Социал-демократическая партия Германии, основанная в 1867 году в Эйзенахе и возглавляемая теперь Вильгельмом Либкнехтом, только что выпущенным из тюрьмы, на выборах в рейхстаг получила равное количество голосов с Всеобщим германским рабочим союзом, основанным за пять лет до нее Фердинандом Лассалем. Канцлер Бисмарк столкнулся с двумя крупными рабочими партиями, каждая из которых стремилась подчинить себе государство, чтобы использовать его для проведения более или менее радикальных реформ. Карл по-прежнему относился к лассальянцам как к отступникам от социализма. Он упрекал руководителей лассальянской партии в том, что они проникнуты «буржуазным гуманизмом, несовместимым с подлинно революционными целями», и ограничиваются требованием более справедливого распределения богатств, не ставя под вопрос саму структуру производства. По Марксу, распределение доходов есть всего лишь одно из проявлений способа производства; поэтому справедливое перераспределение богатств при капиталистическом способе производства невозможно.
Двадцать третьего марта Элеонора, три недели не покидавшая своей комнаты из-за приступа депрессии, снова умоляла отца признать действительной ее помолвку с Лиссагаре. В этом же месяце в Лондоне умер последний ребенок Лауры, дочка. Женни и Карл были в отчаянии. Автор «Капитала» вновь отложил в сторону свое перо.
С середины апреля до 5 мая, страдая от бессонницы и приступов фурункулеза, он находился в Рамсгейте, в доме, принадлежавшем Энгельсу, вместе с Женнихен и ее сыном Шарлем-Фелисьеном, последним из внуков Маркса. Несмотря на «чудесный воздух» и купания, прогулки и режим, Карл тревожился о здоровье ребенка: «Его состояние хуже, чем в Лондоне». В июне доктор Гумперт, присланный Энгельсом, посоветовал ему ехать лечиться подальше, в Карлсбад, что в австрийской Богемии. Карл решил отправиться туда, а заодно увезти с собой Элеонору, чтобы удалить ее от Лисса. Женни же осталась в Лондоне.
Двадцатого июля сын Женнихен, Шарль-Фелисьен Лонге, умер в возрасте одиннадцати месяцев. У Карла больше не осталось внуков. Его собственные недуги навалились на него с удвоенной силой.
Опасаясь, что австрийские власти вышлют его как лицо без гражданства, он снова, как в 1869 году, ходатайствовал о получении британского гражданства. С этой целью он представил «свидетелей, характеризующих моральный облик», или «поручителей», правительственному чиновнику, который передал его ходатайство в министерство внутренних дел 1 августа 1874 года. Но ответа Маркс дожидаться не стал: ему сообщили, что он сможет вступить на австрийскую землю как лицо без гражданства; поэтому, когда 26 августа английское министерство отвергло его ходатайство, Карл и Элеонора уже уехали в Карлсбад. Туда к ним приехали Кугельманы. По воспоминаниям, отец и дочь скрупулезно выполняли все предписания врачей. Аристократы и крупные буржуа, узнав о присутствии грозного главы Интернационала, повелителя Коммуны, напугавшей всю Европу, устремились туда, чтобы посмотреть, как он пьет и ест самым обыкновенным образом… Со всех сторон к нему стали съезжаться побеседовать журналисты и политики; в том числе Бебель, желавший узнать его мнение об Интернационале, который явно дышал на ладан. В это время Зорге ушел с поста генерального секретаря и сообщил об этом Энгельсу, который ответил ему 12 сентября 1874 года: «Из-за твоего ухода старый Интернационал полностью прекратил свое существование. И это хорошо. Он принадлежал к эпохе Второй империи…» Как будто положение во Франции по-прежнему определяло собой революционный календарь! Энгельс словно испытал облегчение от того, что пришел конец единственной политической деятельности, которую Карл Маркс за последние тридцать лет затеял без него… Фридрих добавил к этому своего рода извещению о смерти боевую повестку дня: «Я думаю, что будущий Интернационал (когда сочинения Маркса возымеют свое действие в ближайшие несколько лет) станет чисто коммунистическим и четко провозгласит наши принципы». Энгельс не говорит о том, что сам будет деятельно этому способствовать после смерти Карла, словно чтобы взять реванш за собственное отсутствие во время создания первого Интернационала…
Двадцать первого сентября Карл и Элеонора покинули Карлсбад, находясь в гораздо лучшей форме. Они рассорились с Кугельманами, находя их чересчур назойливыми. Элеонора пообещала отцу слушаться его и больше не встречаться с Лисса. На обратном пути они заехали в Лейпциг, чтобы пообщаться с Вильгельмом Либкнехтом. Друзья заключили друг друга в объятия: они не виделись почти десять лет! Молодой человек, бывший нянькой Элеоноре, когда она только что родилась в трущобах Сохо, двадцать лет спустя превратился в бесспорного вождя немецких левых. Вильгельм показал им своего сына, которому тогда было три года, благочестиво названного Карлом (через сорок пять лет он вместе с Розой Люксембург возглавит в Берлине трагическую революцию спартаковцев в январе 1919 года). Либкнехт огласил Марксу программу своей партии: национализация монополий и установление государственного социализма, основанного на мощи Прусского государства. Карл высказал ему все, что думал о партии лассальянцев: программа их сводится к установлению всеобщего избирательного права, созданию рабочих кооперативов и союзу с Бисмарком; Карл считал, что они причастны к клевете, которую распускал о нем канцлер. Поэтому Либкнехт не посмел рассказать ему о самом важном своем проекте: слиянии с этой самой партией…
